| Гость |
Комментарий добавлен: 29.03.2011 08:23
Сегодня у С. А. Медведева – юбилей. Он единственный из уроженцев Костанайской области работал первым секретарём обкома КПСС.
– Святослав Александрович, юбилей – хороший повод поговорить о времени. Человек привыкает к своему времени. Менять эпоху, общественный строй – тяжело. Как сказались такие перемены на вашей жизни?
– Моя жизнь – это довольно сложные времена, которые, наверное, можно назвать и эпохами. Я – довоенный. Мой отец родился в 1914 году – его отца, моего деда, как раз взяли на фронт, в Первую мировую. Когда я родился, моего отца тоже взяли на фронт – Второй мировой. Из-под Сталинграда его вытащили едва живого, он умирал. Хорошо, матери сказали знакомые люди, что отец в госпитале. И она поехала к нему. Поскольку был тяжелораненым, его отдали домой – он выжил. Я помню и послевоенное время. Там, где сегодня в Костанае стоит ЦУМ, была землянка моих деда и бабушки. А зелёный рынок был на том же месте, что и сейчас. В моей детской памяти рынок связан с рядами инвалидов, которые передвигались на резиновых шинах, с обрубками конечностей. Огромное количество таких людей. К сожалению, от некоторых отказались жёны, бывшие солдаты просили подаяние, спивались. Все войны этим заканчиваются – инвалидами, нищетой, поиском смысла уже мирной жизни, которую столько ждали. Я видел, как эти ряды тают. Мы на пять лет уезжали в Семиречье, вернулись в 53-м – от рядов остались единицы. Официально мы потеряли 27 миллионов в той войне, но это не все потери. Много было искалеченных судеб, человеческих трагедий.
– Но всё-таки больше было людей, которым Победа дала крылья...
– Я и себя к ним причисляю. Сегодня многие берутся судить о времени, в котором никогда не жили. Это приводит к искажению истории. А я помню март 53-го, когда умер Сталин. Сколько плачущих людей я видел. Это было неподдельное горе. Тогда я не встречал ни одного человека, который бы плохо говорил о Сталине. С ним связывали и победу, и мощные темпы послевоенной индустриализации. Через бедность и лишения страна шла к лучшей жизни. В 1958 году я окончил школу имени Кирова в Кустанае. Долго не рос, а потому единственной вельветовой курточки мне хватило на несколько лет. Ещё соседка сшила фуфайку – больше одеть было нечего. Вырос я уже в институте.
– Тогда поступление в институт было началом карьеры. Вы это понимали?
– В то время карьера была связана исключительно с пользой государству. С этой мыслью мы учились в школе, приходили в институт, служили в армии. Это потом все захотели равняться на Запад. Нельзя сказать, что на Западе не умеют жить. Умеют, но в интересах своих государств и народов. Это заслуживает примера, но мы почему-то совсем с других позиций подошли. В ущерб своим государствам. Мы быстро поменяли идеалы, облили грязью людей, которые возглавляли страну в труднейшее время, сделали её сильной и могущественной. Возьмём хрущёвский период. При нём были реализованы грандиозные проекты, даже помимо целины и космоса. Например, при Хрущёве было построено много жилья. Сегодня эти квартиры сносят, но тогда, после коммуналок, эти отдельные квартиры были большим достижением и настоящим спасением для очень многих людей. Параллельно развивалось сельское хозяйство. Наша целина накормила советских людей хлебом – впервые даже не после войны, а вообще. Это был период, когда голодных уже не осталось. Почему молодёжь сегодня скептически на это смотрит? Потому что ей показывают прошлые свершения на фоне нынешних благ. Шикарные машины, электроника, особняки, одежда на любой вкус, гастрономическое изобилие – и какой-то лишний кусок хлеба в пятидесятые – шестидесятые. Долг старшего поколения, на мой взгляд, объективно донести детям и внукам правду времени. Иначе для чего мы жили? Что дети должны о нас думать, если всё будет перевёрнуто с ног на голову?
– Вы занимали высокие посты, от вас лично многое зависело...
– Я зрелым человеком пришёл на высокие посты. После института работал в Читинской области, служил на Дальнем Востоке. Всю огромную страну посмотрел. И Казахстан хорошо знал. Подъём был колоссальный, постепенно налаживался быт. Если первые приличные вещи жене и матери я привозил из Москвы, то постепенно и здесь люди стали лучше одеваться, питаться, обставлять свои квартиры. Но на первом месте, конечно, стояло производство. Например, когда я работал в Боровском, мы подвели асфальтированные дороги от райцентра к совхозам – впервые в республике. Когда назначили «первым» в Карасу, там было полное бездорожье. Шесть лет я там работал с большим удовольствием. С Виталием Мирошниченко, который тогда возглавлял дорожный трест, мы сделали дороги к «Павловскому», к «Джамбульскому», к «Баканскому», к совхозу Ильича, к «Амангельдинскому». А ещё мосты проложили через речку Карасу. Каждый год осваивали 56 каркасов животноводческих помещений. Строили магазины, дома быта. А целью всего этого было повышение уровня жизни людей.
– Сегодня говорят, что в СССР все были бедными...
– В тот период, когда я активно работал, число зажиточных людей с каждым годом росло. Интересно, что в сёлах люди жили даже лучше, чем в городах. Механизаторы, животноводы могли купить машину, построить хороший дом, обставить его. Конечно, кто не работал, тот не покупал. Мы думали, что всё так будет развиваться и дальше.
– А получилось наоборот? Застой, перестройка...
– Я и сейчас скажу, что перестройка была нужна. Перестройка, но не разрушение. Тогда надо было поставить такие задачи, какие поставлены сейчас – и в Казахстане, и в России. Кооперация, интенсификация производства были насущной необходимостью. Надо было увеличить производительность в сельском хозяйстве, так как это необходимое условие конкурентоспособности и продовольственной безопасности. Всё для этого уже было заложено. По многим направлениям развитие шло правильно. В Казахстане работало 36 заводов военно-промышленного комплекса. Наш камвольно-суконный комбинат был на уровне европейских заводов – самый крупный в Европе и в Азии. 48 птицефабрик работали на среднеевропейском уровне. Мясом птицы себя обеспечивали и отправляли в другие регионы. Но были и моменты, которые приводили в отчаяние, прежде всего, бюрократизм. Вместо того чтобы быстро реагировать на потребности, всё надо было делать «во всесоюзном масштабе». Работая в Карасу, я ставил некоторые вопросы перед Кунаевым. Например: как может молоко, закупаемое государством в Карасу, стоить наравне с молоком, которое закупается в Костанайском районе – в «Майколе» или в совхозе Карла Маркса? Я говорил: купите у нас молоко на 20 копеек дороже. И тогда у нас будет стимул, мы выйдем на рентабельность производства. Когда у нас что-то останется на развитие, мы будем по-другому работать. Чтобы решить вопросы местного значения, приходилось выходить на уровень Кунаева или Ашимова. Байкена Ашимовича мы как-то долго возили по своим полям. К слову, глава правительства республики был человечным, добрым, очень во всём аккуратным. Проехали мы по полям 300 км – хлеб очень хороший стоял. Потом проводили Ашимова в Урицк, где его встречал Гноевой. Вместе посидели в лесочке, немного – Байкен Ашимович, замечу, ел очень мало. Ничего лишнего он себе вообще не позволял. А поговорить с ним можно было хорошо. Вот и завели разговор о тех препятствиях, что мешали развитию. Но такова была система, что и он не мог решить наши проблемы. Казалось, что они вообще никому не под силу. И Ашимов воспринимал правильно, и Моторико – правильно. Михаил Георгиевич был уполномоченным по Кустанайской области, в 84-м году 56 дней сидел в регионе, 2 дня жил в Карасу. Объехали мы с ним почти весь район. Приехали в совхоз «Убаганский» – Резник строит Дом культуры, хозспособом. Хороший проект, хороший директор, деньги у него свои. Но кирпич подаётся транспортёром – крана нет. Малую механизацию применить сложно – люди руками кирпичи кидают. А заплатить им за тяжёлую работу можно было лишь в пределах заложенного процента. Как сейчас помню, фонд заработной платы составлял 13,8 процента от стоимости строительства. А, например, в тресте «Тяжстрой», который был обеспечен всем необходимым, фонд заработной платы доходил до 28 процентов. Я говорю: «Михаил Георгиевич, вы же министр, вхожи к Димашу Ахмедовичу, решите этот вопрос...». Но он был нерешаем – система не позволяла. Так и жили. Если перерасход, прокурор брал директора за шиворот: ты преступник, тебя надо судить. И на самом деле судили. Я, правда, за свой век никогда никого не отдал. Если человек пустил в производство, а не в свой карман, за что его судить? Или вот началось перевооружение сельского хозяйства. С «газончиков» пересели на КамАЗы. И сразу появились проблемы на зернотоках. Надо было быстро строить новые тока с другими грузоподъёмниками. Но как быстро? Нанимали москвичей, ленинградцев – приезжали классные ребята. Они работали в институтах, знали новые технологии, например, точечную сварку, хорошо разбирались в чертежах. Они зарабатывали себе на кооперативные квартиры, а потому не считались со временем. Понятно, что по нашему тарифу они работать не хотели – просили 40 процентов от стоимости строительства. Двуреченскому я объяснял тогда: столько затратили, все деньги окупятся за одну уборку. А если тока не построим, то и уборка затянется, и зерно пострадает – потери станут непредсказуемыми. Но Валентин Иванович сказал: всё равно нельзя. Я говорю: «Тогда примите самостоятельное решение, напишите приказ за подписью начальника управления сельского хозяйства...». Нет!
– Но всё-таки строили, в том числе новые тока...
– Не везде. Не все. Мы строили – я заставил начальника Карасуского РАПО, покойного ныне Малашко, написать приказ, который потом сам завизировал. Говорю: если будут привлекать, вместе «пойдём». Нам надо было решить производственную задачу – и мы её решали, через риск.
Таких вопросов накопилось море. И потому перестройка действительно была нужна. Нужен был спокойный, эволюционный путь. Но когда, выступая в Хабаровске, Михаил Сергеевич заявил, что «мы должны совершить революцию», я понял: это – предательство. Это уже беда для Советского Союза... Людмила Фефелова "Костанайские новости" 29 марта 2011 года |
Фотоальбом 
Фотографии Юлии Калининой 
