Родня

Рассказ Евгения Букина

            Немало дней прошло, пока добрался Сергей до родни. Пароходом плыл, самолетом летел, поездом ехал. Считай, полстраны за собой оставил. Расплатился с шофером. Не вылезая из машины, еще раз по бумажке справился – рукой матери адрес написан. Буковки круглые, знакомые. Поднял увесистую сумку, чемодан. Идти надо, а ноги дальше подъезда не сдвинет. Закурил, сел на скамейку. Оглядывает людей: может, и встретится тут? А чего ждать? Придавил окурок каблуком и пошел по ступеням – тяжело, словно вещи назад тянут.

            Остановился на площадке. На двери две двойки. Та самая. Утопил кнопку звонка, ждет. Щелкнул замок, и ударило солнцем в глаза. Стоит перед ним в дверном проеме человек, плечи – от косяка к косяку, порог не переступил, а живот уже впереди. Смотрит недобро. То ли он, то ли не он, брательник старший?

            - Вам кого?

            Не признал. Да и трудно признать: мальцами были, как война раскидала. Поставил вещи Сергей на пол, куртку снял, поверх локтя рубашку закатывает. А там, на самом сгибе, пятно родимое. У Федора, старшего, такое же, как штампом оттиснули.

            Поползли у Федора вверх брови, загреб Сергея за плечо, потянул за собой. А в прихожей снова уставился: лоб от уха рассечен – зарубка, как с крыши упал. Рот отцовский: аккуратный, уголками книзу. Куртку со второй руки Сергея снял, вещи к стене придвинул, в кресло усадил. Крутит, стоя телефонный диск, а все исподлобья приглядывается. Сказал в трубку:

            - Гость приехал. Приходи.

            Догадался Сергей, что сестре, Таиске, звонил. И закрутило, завертело, что в памяти сохранилось. Как убили отца на войне, как втроем остались. Мать в больницу свезли, - и так здоровьем некрепкая была, а гибель мужа и вовсе ее подкосила. Месяц за месяцем шел, да лучше не становилось. Придут в палату, гладит она их по головенка и наказывает, что продать из одежки, да экономней чтоб жили. Родни-то в городе нет, опереться им, малым, не на кого. Да в школу чтоб ходили.

            Придут домой, а там давно шаром покати – все распродано. Топку тоже спалили, по углам иней оседает. Сложили, как могли, плиту, чтоб голландку не топить, - дровишек не напасешься на нее. Пустили по ордеру в проходную комнату эвакуированных. Так и жили.

            Повадился тогда Сергей в солдатскую казарму ходить. Кто пожалеет, кто пайкой поделится. А как на вокзал, на фронт отправляли, и он за батальоном увязался. Пожалел старшина, спрятал на верхние нары в теплушке мальчишку. Бывало же – брали с собой таких. На следующей станции и сняли Сергея, в детский дом отправили. Дружок здесь подбил новичка к морю податься, да в пути растерялись. В самой Сибири уже.

            И кем только не был за долгие годы Сергей: в леспромхозе работал – кто куда пошлет, в депо слесарем, в сельхозснабе грузчиком вкалывал… Подрос, силенок прибавилось. Война уже кончилась. Деньжонок подкопил немало – все матери отправил. А когда в загранке матросом поплавал, чуть не год в приписном порту не был, пяток писем из дому сразу получил. Читал и давился слезами. Федора, писала мать, опять судили. Деньги, что прислал, на посылки ему потратила. Таиска с жизни сбилась. Мужа нет, а двух внуков вынянчила. Служит еще сама. Приезжай, просит, или к тебе приеду. Так уж устала, так устала…

            Накупил подарков Сергей и прикатил вот. В машине ехал, крутил головой: уезжал из одного города, а приехал в другой вроде – ничего не узнает. Да и брата, как ни приглядывался, не признавал за родню ни повадками, ни обличьем. Таиску – тоже. Почмокала она холодно гостя в щеки, села напротив, сказала, как приказала:

            - Говори, где жил-был.

            Ехал Сергей по городу – солнце светило, земля стылая лежала. Теперь тучи за окном повисли, слышно в открытую форточку, как провода загудели, снежок залетал и таял тут же, на подоконнике. Не ответил сестре, на часы глянул, сам вопрос задал:

            - Мама скоро придет?

            Федор хлопал дверцей холодильница, уставлял на стол снедью, бутылками. А тут замер, скосил глаза в сторону брата:

            - Месяц как схоронили.

            - И что же вы? Адрес-то мой у вас есть! – закричал.

            - Садись ближе, садись. Обдумаем все.

            Выпивали по маленькой, о том, о сем говорили. А Сергею била в голову одна мыслишка, поддевала боль в сердце, молчать уже не мог. Да и пакостно так: скрывают от него что-то. Родня кровная, да ниточки такой не нашлось, радостью встречи которая связала бы друг друга.

            - Все, видно ты, забыл, Серега, на своей Камчатке. Явился с чемоданом одним. Того и нажил, что ли?

            Сергей обвел взглядом комнату: телевизор, ковры на стене и полу, холодильник…

            - И машина есть?

            - А чего не быть? И дача, каждый позавидует.

            - Негусто. Все бы твое барахло купил и еще на два раза постольку осталось.

            - Будет, будет уж вам, - отозвалась Таиска. – Отвыкли мы…

            - Купец, ай купец!

            Сергей вышел в коридор, втянул за ремень сумку. Замок резко дернул, нашарил рукой тонкий сверток, обернутый бумагой.

            - Я вам мамкины письма почитаю.

            - А зачем? – кивнул Федор на сверток.

            - Надо. Понимаешь, - надо.

            Федор смахнул сверток со стола, - тот к порогу отлетел.

            - Иди-ка ты знаешь куда? Что там писано, лучше тебя знаю.

            Прикрыла Таиска лоб ладонью. Поднялся из-за стола Сергей, поднял сверток, разгладил углы, положил в карман пиджака, погладил для надежности – там ли, и пошел к вешалке. Оделся, не торопясь, закурил. Ремень сумки закинул на плечо, чемодан поднял и, как стоял спиной, не оборачиваясь, толкнул ногой дверь.

            На улице мело. Стынь крепчала. Постоял в раздумье: куда податься? И решил дождаться автобуса. Не в гостинице, так на вокзале переночует. Утром справки наведет, где мать похоронили. Цветов бы надо. Да где их теперь, в декабре, найдешь…

1979 год