Воспоминания Черняевой (Суховой) Марии Васильевны
Кустанай. Жизнь прожить - не поле перейти. В моей жизни было много всякого; хорошего и плохого. Я родилась в Кустанае. Дедушка наш, папин отец (Ефим Никифорович Сухов), был богач, у него был кирпичный завод, крупорушка и в центре города Кустаная постоялый двор (в плане как буква Г). Папины родители жили на площади в центре города, где был их постоялый двор рядом с Собором и театром, рядом были кирпичные торговые ряды. Дедушка трижды женился, так как две его жены умерли. От каждой жены были дети и, в общей сложности, их было 16 человек, своих и от жен. Из них была только одна была девушка - Матрена.
Как-то зимой Ефим зачем-то собрался ехать на заимку, где они жили во время сева и полевых работ. Она была в 40 километрах. Началась метель. А бабушка стала его отговаривать:
- Не езди, Ефим.
- И мне что-то не хочется. Да у меня и зуб болит.
- Ну и пошли работника.
Жеребца запрягли. Ефим работнику дал свой тулуп медвежий и работник поехал. А Ефима поджидали, может быть он деньги должен быть везти - теперь неизвестно. Километров через 15-20 его догнали и ударили по голове кистенём. Полезли в карман, а там всего было 3 копейки. Работника убили, лошадь отпустили, а медвежий тулуп забрали. Ефим, умер до коллективизации (до 1928г.).
Папа (Василий Ефимович) родился в Кустанае в 1898 году. Василий окончил три класса школы и рано начал работать на кирпичном заводе своего отца надсмотрщиком. Полюбил девушку - катальщицу кирпича, она работала на их кирпичном заводе. Его родители были против этого брака, не разрешили папе жениться на бедной Нюре. Тогда папа выезжает в Екатеринбург (Свердловск) и выписывает её туда. Вскоре он женился на своей батрачке. Жили они там хорошо. Вдруг им присылают телеграмму - умер Яков - папин брат. (1916-19гг).
Папа едет в Кустанай, и на станции подходит к нему цыганка и предлагает погадать. Он отказался:
- Не надо.
- Давай! Я, сербиянка, тебе всю правду расскажу! И не надо мне никакой платы. Ты едешь к гробу, к родному гробу. Жизнь твоя будет нелегкой. Ты женишься дважды, а умрешь - от пули...
Говорила она много, а он запомнил только это. Папа, конечно, не поверил этому гаданию; от какой пули он умрет? Вот он и приехал к родному гробу.
Через некоторое время он выписывает Нюру - жену. Папа её хорошо одел, купил ей шубу, платья, ведь она была из бедной семьи. Они помирились с родителями и до самого последнего времени бабушка и дедушка и её родители в них души не чаяли. И папа к ним очень хорошо относился. Нюра была в положении, пошла полоскать бельё на реку, поскользнулась. Почувствовала себя плохо. Сказала:
- Вася, езжай за мамой с папой.
Сама постелила на скамеечку, положила валенки и легла.
- Я сейчас умру… Что ж они так долго не едут?
Только зашли родители, она:
- Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи!
Попрощалась с родителями и умерла. Папа все её вещи отдал её родителям. (кон1918- нач. 19 гг) …
Грянула революция, а затем до Кустаная докатилась Гражданская война. В Гражданскую войну в городе часто менялась власть – то красные, то белые. Жители не знали с каким флагом кого встречать. Чтобы не попасть в белую армию, братьев Суховых научили заразить чем-нибудь себе ноги. Они в бане распарили ноги, разодрали кожу и положили в рану грязь. Сразу ноги воспалились. Когда их хотели мобилизовать белые, они им показали свои ноги. Но белые их нехитрую уловку раскусили и трех братьев (Григория, Василия, Михаила) взяли, построили на площади, приговорили к расстрелу и повели на расстрел. Но на счастье их старший брат Иван служил у белых и оказался рядом. Он упал на колени перед командиром:
- Простите их. Это мои братья!
Так они и остались живые. А через некоторое время служивший у белых старший брат был расстрелян уже красными…. Тогда расстреливали все; и белые, и красные.
По вдовствовав полтора года Василий собрался жениться.
Мама, Пелагея Максимовна Глотова была из знатной кустанайской семьи; среди основателей города были её предки - Глотовы и Толстые. Мамин отец - Максим и маминой матери брат – Зотик были гласными в Городской думе. (Глотов Максим Григорьевич и Толстых Зотик Петрович были гласными Городской думы Кустаная в 1918г). Зотик был известным в городе большевиком, участвовал в революции. А у мамы детство прошло очень плохо. Получилась так, что её мать (Матрона Петровна Толстых), у которой было двое детей: Поля и младший Миша, ещё родила девочку. А раньше дурацкий был обычай после родов идти в баню. Она там переохладилась и через три дня умерла от родильной горячки (1907г.). Девочка Нина даже не прикоснулась к её груди. Так трое детей остались сиротами.
Мама осталась жить с её дедушкой (Григорием Матвеевичем), бабушкой (Мариной Петровной «Салтычихой»), младшим братом (Мишей) и новорожденной Нинушкой. Нина жила с дедушкой и бабушкой до 20 лет, затем умерла от чахотки. Я её помню. У неё было желтого цвета платье с вышитой розой. бархатные туфельки. Нарядная. говорит мне:
- Вот, Манюрка, посмотри, как я буду лежать в гробу.
И вот детом, в июне или июле, было жарко, у нас были открыты двери, окна, прибегают:
- Идите скорее. Нина умерла.
Они жили в Самодуровке в трех километрах от Кустаная. (1928).
Отцу нашли женщину и Максим женился на второй. Мачеха (Наталья Павловна "Головочиха") была очень хорошей женщиной. Она хорошо относилась к маме (Пелагеи) и её брату Мише. Мама рассказывала:
- Я бывало кормлю, пою ягнят, телят. Прихожу, открою двери и слышу «дорогой ты мой Мишенька». Начну плакаться.
- Не надо, нянька, не надо.
Мама ходила и в школу, но только два дня. У неё была сестричка, она заболела дифтеритом и умерла. Бабушка (Салтычиха) сказала: «Хватит ходить в школу, а то и эта умрет». Больше мама не ходила в школу, сама научилась читать… Мама очень много читала. Отец был грамотным, напишет ей список книг, а она идет с ним в библиотеку.
Бабушка (Салтычиха) была очень религиозной, ездила к попам и принимала их, занималась только молитвами и чтением церковных книг. Утром просыпается и говорит мужу:
- Запряги лошадь и отвези в монастырь столько-то муки, масла, тушек.
- У длинногривые! – он их терпеть не мог.
Она не работала, а он работал днём и ночью. Дедушка, Григорий, был трудягой. работником. Придёт, только разденется, поест и снова одевается, подпоясывается кушаком и уходит.
Жили они с хорошем собственном двухэтажном доме (кирпичный дом Глотовых на Набережной 9). У них была пашня 40 га за 40 верст, лошади и Поля уже с 7 лет ездила на пашню, там они сеяли и обрабатывали зерновые и бахчевые, а она помогала им, была у них поварихой, варила кулеш (1909г.).
Скоро их отец бросил, ушел к другой, и они остались круглыми сиротами. Максим спутался с одной женщиной. Она курила, пила, была стриженной. А когда Максим стал с этой женщиной жить, то стал пить. А раньше в рот не брал. Как же мать его (Марина Петровна) на коленях с иконой упрашивала, так как у него осталось дети.
- И как мы, дети, кричали. А он был мастер - слесарь. Придет. возьмет какую-то деталь и уходит, а мы, когда он приходит кричим, замертво лежим - вспоминала мама (Пелагея). В общем он с ними не жил.
Бабушка (Салтычиха) была очень суровой, маму (Полю) никуда не пускала, кроме церкви. Мама пела в церковном хоре. И ей было очень обидно, что её подруги собирались с ребятами, водили хороводы. Боже упаси... Бывало девчата пойдут на улицу:
-Тетя Марина, пустите Полюшку.
- Никуда не пущу. Делать там нечего.
И вот однажды, в какой-то праздник, мамины подружки уговорили её. Она отпустила Полю на Тобол купаться на 2-3 часа. А с ней были две девушки и молодые ребята. Когда она вернулась, бабушка избила её своим бамбуковым посохом. Мама (Пелагея) упала не колени перед иконой, а она от пола до потолка, и поклялась:
- Господи! Кто бы за меня ни посватал, выйду за первого, чтобы вырваться из этого ада! Я так больше не могу!
Папа её увидел в городе, он в двух кварталах от их дома жил. Город был небольшим. Василий был в это время вдовец и он посватался к ней. Мама вышла за него замуж и была очень рада. Они поженились в 1920 году. Её приняли в новой семье хорошо. Сначала они жили на постоялом дворе.
Конечно, мама была городская, у неё в доме всё было по-городскому, а у папы постоялый двор - сплошная грязь. Папа её очень любил и все родные её уважали: " Полюшка ведь городская".
Братья Суховы быстро разделились после смерти их отца (Ефима); одному, дяде Грише, достался постоялый двор, второму, дяде Мише, достался кирпичный завод, а папе – выходной пай, просто выделили деньги (1920-28г.). Я помню только папиных братьев: дядю Гришу и дядю Мишу. Мы сначала жили на квартире, хозяйка была злая-презлая. Бывала мы не имели права спускаться с кровати, когда не было папы. А как только папа придёт - она ангел. Потом мы купили домик, в домике жили.
А тут случился голодный год и всё богатство - приданое мамы они продали. У Василия одновременно произошли 3 неудачи. Папа собрал вещи: валенки, полушубки и повез на лошади в Тургай - менять на хлеб. И там, переезжая через реку, провалился под лед. чуть сам не утонул, а лошадь и вещи ушли под лёд. А в то же время у них должна была отелиться корова, а её украли, обув в валенки. Когда хватились, навоз был ещё теплым, но воров не поймали. И вот отец вернулся пустым, ничего не привез, и коровы нет. А тут ещё его обманул татарин, продав под видом краски «золу».
Папа зимой возил на лошадях водку из Челябинска Они втроем с обозами ездили в Челябинск за 270 километров. Обозами возить было дешевле, чем по железной дороге. Это была прибыльная, но опасная работа, многие родственники и знакомые Василия погибли в степи от мороза, буранов и лихих людей. Ходили недели две. За зиму они ходили два - три раза. Мы с соседями стряпали им пельмени. У меня была своя маленькая раскатка для пельменей. Каждый знал сколько надо сколько приготовить. Стряпали штук по 500 пельменей и ещё полусдобные пышки. Их никогда мама больше не делала. У них были определенные постоялые дворы. Проедут, например, верст 30, заезжают. а у них уже выбран дежурный. Берёт дежурный свой мешок, заходит, отдаёт хозяйке пельмени, а та уже знает сколько засыпать. Распрягают лошадей, чистят их, закрывают попонами. заведут их, поставят, дадут корм, потом поют. Заходят. Приносят литр – два водки, выпивают. И съедали штук по 100 пельменей. Они ели в день два раза; утром и вечером. Ложатся. Утром встают. поедят поменьше, попьют. Им давали определённое количество спирта на списание.
Они обозами возил водку, когда я еще не училась (1926-28г), а мы, мама я и Коля, оставались дома. Один раз разыгралась метель, сильная, сильная метель, а он должен был возвращаться. У нас в доме комната была и кухня. В комнате была кошма, это что-то вроде паласа, скатанная из верблюжьей шерсти. Мы играли на кошме с Колей, Оли ещё не было. Мама сидит и поёт:
- Степь, да степь кругом. Путь далёк лежит... .
И вдруг стук в дверь. Мы от радости запрыгали.
Тут случилось ещё одно несчастие, мама заболела чем-то наподобие водянки. Папа отвез её в больницу, где ей сделали операцию. Это было до рождения Оли. Потом родилась Оля. (1928г.)
Однажды Коля на почве ревности чуть не бросил свою младшую сестричку Олю в овраг.
Дедушку Григория Матвеевича раскулачили, посадили в тюрьму. Он 3 месяца пробыл там и умер (1925). После смерти дедушки бабушка (Салтычиха Марина Петровна) осталась жить с Максимом. Они жили в собственном доме, пока его не отобрали (Приходько). Они жили на втором этаже, а бабушка была глухая. Пришел однажды ночью пьяный Максим, стучал, стучал, бабушка не услышала, не открыла. Дело было зимой. Он под окном лёг и замерз (1933 г.). Осталась одна бабушка. Её взял сын Михаил Григорьевич. Михаил, мамин дядя, был пьяница и драчун. Бывало сидит у окна:
- Ой, что-то руки чешутся. Пойти кому-нибудь дать в морду?
Подойдет к первому встречному, бух, бух. Нахлопает, вернется:
- Ну вот, ишь как хорошо стало...
У него было трое детей. Потом Михаил Григорьевич (1922-23) уехал с маминой мачехой (Головачихой).
Другой дедушка – Ефим до коллективизации не дожил.
Скитания. Скоро началась коллективизация (1929-30гг), стали отправлять в Сибирь. Папу должны были лишить голоса и сослать, потому что родители были богатыми. У нас в это время уже был
маленький домик, купленный. Я уже ходила в школу, в первый класс. (конец 1929-нач 30 гг.). Бывало пойдут на собрания, а я лежу у дедушки, вся дрожу от страха.
У папы хороший был друг, партиец. И вот он однажды ночью тихонько постучал и сказал:
- Василий, уезжай! Утром тебя арестуют, будут судить и. возможно, отправят в Сибирь как сына богача.
В тот же день папа запряг лошадь, взял перины, подушки, мебели тогда никакой не было, троих посадил и покинул дом. Поехали они за 120 километров в недавно организовавшийся совхоз. Это было весной 1930 года, поэтому меня оставили у бабушки доучиваться. А они приехали, вырыли там землянку и стали делать кирпич. А я у бабушки пожила, доучилась и приехала к ним. Итак, сначала в юрте мы жили потом к зиме сделали землянку. Там я училась уже во втором классе (кон 1930 – нач. 31, сохранилось фото 1930г. Карабалыкский зерносовхоз 120 км с-в Кустаная, население сейчас около 10 тыс. совхоз открыт 8.5.1930г). От совхоза землянка была в 1.5 км. Морозы были сильные, один раз я шла и чуть не замерзла, шла домой, у меня замерзли руки. Сумку бросила и пинала её ногами, пинала, пинала, а потом пнула её с сторону. Пришла домой, расплакалась и рассказала обо всем отцу. Он потеребил волосы, папа, когда задумывался, теребил волосы на голове, и говорит:
- Не кричи. Пойду, найду твою сумку, никто её не возьмет.
Папа пошел и принес мою сумку. Он меня очень, очень любил...
Потом пронёсся слух, что у рабочих будут отнимать скот. А у нас корова была и телка - красавица скоро должна была отелиться, а её зарезали. Она была вся в сале.
С папой поехали под Уфу искать новое место работы. Там заключили договор – делать кирпич. И мы поехали туда поездом под Рождество. На станцию (Аксеново) поезд приехал ночью. Остановка всего на 1-2 минуты. У нас были узлы, перины, подушки и клетка с кроликом. Папа угождал нам, детям; для Котьки (Коли) обязательно брал клетку с кроликом. На станции спустили сначала нас, детей, потом кролика, узлы... а какой-то узел остался в поезде. Поезд ушел. Был страшный дождь, но за нами прислали лошадей. Приехали мы в Касимовку (36 км от жд станции Аксеново, 200 км ю-з от Уфы, сейчас около 200 жителей) и стали искать квартиру. Но кто нас с радостью встретит - трое детей, а у всех уже вымыты полы, всё приготовлено к Рождеству. Так что встретили нас не особенно, но потом очень мы подружились с хозяевами. Папа угождал всем, мама тоже, мы не были избалованы. И мы жили с ними в ладу, а с нами еще был папин младший брат - Алёша (Алексей Ефимович 1911г.р.). Когда их отец (Ефим) умирал он наказывал:
-Василий, береги Алешу, не оставляй его.
И Алёша всегда жил с нами. Какой он был хороший, какой славный, какой исполнительный. Вот бывало ест, мама спросит:
- Алёша подлить?
- Хватит, чать та.
- Может тебе, что подложить?
- Да нет, сестрица, хватит, чать та.
У хозяев был сын и дочь, и вот Алеша дружил с девушкой. Все были рады, думали они поженятся, но ничего не получилось.
Зиму перезимовали на квартире, а весной опять в землянку.
Папин брат Михаил (Михаил Ефимович) был страшным матершиником. Он ругался, но он не замечал этого. Его самое сильное ругательство было «Ууу... азияты». Дядя Миша оставался в Кустанае. Его выгнали из дома, и они всю зиму жили в погребе. Он, жена – тетя Наташа, Федя и Лида. После того как отняли имущество он заболел и опух. Болели почки, воспаление почек. Мы приехали в Касимовку на Рождество (1933г.). а весной на Пасху папа привез его к нам (дядю Мишу). Он был весь страшно опухшим. Его положили в больницу, вылечили. Отец отвез его вновь в Кустанай, а есть там было нечего. Жили в холоде, голоде. Он потерял смысл жизни, обпился холодным квасом и умер. До конца жизни он был рад, что его не угнали в Сибирь.
Кончился сезон, переехали в Уфу, там папа нанялся возить стройматериал, а во дворе вырыли землянку. Отец делал кирпич в кирпичном сарае, а мы жили в землянке. Мама у нас была аккуратная, чистоплотная. Как-то пришла комиссия проверять наши жилищные условия и удивилась; у нас и занавески и коечки заправлены, и подзоры, и вышитые подушки и это всё в землянке. Мама белила землянку, всегда в ней была чистота. Папа вставал рано, в 4 часа, кормил лошадей, запрягал их и уезжал. Я каждое утро каталась на самодельных коньках. Какие там были
рынки, их нельзя сейчас описать! Чего там только не было! Несли через плечи кроликов, лук...Мед продавали бочками... Кончилась зима - землянку долой
Дядя Гриша (Григорий Ефимович) сначала оставался в Кустанае, а потом приехал к нам, когда мы были уже за Уфой. Там у него была женщина.
Папа в это время спас маминого брата - дядю Мишу, а то бы его отправили в Сибирь, в Магадан. Богач! Папа привёз его к себе в Уфу с бабушкой (Мариной Петровной), женой (Евдокией Прохоровной) и тремя детьми (Владимир, Нина, Евгения).
И вот они приехали к нам. И когда они ехали... На окраине Кустаная был пустырь; с одной стороны, двухэтажное здание института. общежитие. а с другой стороны вокзал. И вот когда они ехали, у них были сундуки. а в сундуках бабушкины иконы. на пустыре их догнали воры, срезали и сняли сундуки, думали в них богатства. Так пропали бабушкины иконы.
Они снимали квартиру.
У папы сезон начинался с апреля, а у меня ещё занятия в школе продолжались. Мне рассказали, как найти домик дяди Миши, надо дойти до площади, пройти от неё так и вот увидишь этот домик. Кончились уроки, и я пошла. Обошла один раз площадь, второй раз... и нечего не нашла. Села на крылечко, сижу и плачу. Подходит женщина. Я ей рассказала о свой беде. Она привела меня на квартиру, а на квартире хозяйка - бабушка и её сын - пьянь несусветная. А мы в комнатке всемером спали на полу. Сын придёт ночью и чего только не вытворяет! А я только прижмусь к крестной, жене дяди Миши. Уж очень она была хорошей. Меня же от страха всю бьёт.
Страшно голодовали, а папа опять уехал к чувашам, нанялся там и стал стоить сарай для кирпича. А нам одна женщина, наша кустанайская, должна была буханку хлеба. Пошли мы с крестной (Евдокией Прохоровной) за этим хлебом. Пришли, она нам отдала буханку хлеба. Дома разрезали хлеб на части. Я ем и говорю:
- Крёстная, какой же вкусный хлеб, какой он сладкий!
А она меня по головке поглаживает
Потом дядя Миша (Михаил Максимович) - мамин брат уехал в Кустанай. Они сделали себе саманный домишко, где с ними жила и бабушка (Марина Петровна). Раньше она была очень полной, а потом одежда висела на ней. Кожа болталась на костях как тряпка. Я ходила с ней в баню в Кустанае в 1937 году. Мне было страшно к ней прикасаться.
Кончился учебный год, папа должен за мной приехать. Я пошла на берег реки Белой. На этой стороне берег был крутой, а на той - пологий. Смотрю, идут лодки, идут лодки... а папы нет. А еще по реке шли льдины... а папа пришел к реке и присел подзакусить. Подошел лодочник:
- Поедем?
-Да ладно. Подожду немножко.
И на моих глазах лодка, в которую его приглашали, перевернулась. И они все утонули. Я как закрыла глаза, как закричала, думала там был папа... И я не помню. как он переплыл, как взял меня на руки и стал целовать.
- Манюрка! Я жив, я жив!
Я кончила 4 класс, мне было 11 лет (1933г). Идём с отцом, я говорю:
- Пап, я устала.
Он возьмет меня на руки, посадит на плечи. Ивановка - всего 7 дворов. Мы жили в школе. Мама приготовила, помыла, я сижу на печке, а внизу класс. Обучал татарин. И вот мальчишка обращается к учителю:
-Абык. абыка. я за пирогом пойду". (Абыкай - дядя по-татарски).
Встаёт и уходит. Жили там они богато ли, не знаю, но был у них обычай - печь пироги из пшенной каши. Набьют туда яиц - каша таяла во рту. Все белобрысые были, хохотушки. Что они хохотали, мы удивлялись.
Потом кончился сезон, мы переехали в Софиполье - украинское село. (Софипольское сейчас - это часть Толбазы. 90 км южнее Уфы, 737 жителей в 1920, земская школа с 1903 г. завод керамического кирпича «Софиполье») Здесь жили выходцы из Кустаная, освоившие богатые земли. Украинское село своеобразно - быт, нравы, песни, свадьбы. Они были добрые.
Папа нанялся, вновь выстроил кирпичный сарай. Мы заселились на квартиру, где была добрая хозяйка с сыном-инвалидом. Утром встает:
-Где мой шалик? - это он шарф искал.
И вдруг заболела мама. За полтора километра было большое село – районный центр. Привез папа её туда, и установили, что у мамы внематочная беременность, надо делать операцию. Папа с врачом не согласился и за 70 км. погнал в Уфу, думал, что тут врач не соображает. А в Уфе тот же диагноз Отец повёз маму назад, а в пути у неё лопнул сосуд, и она стала истекать кровью...
Когда он вернулся в районную больницу, доктор Иван Иванович сказал:
- Теперь я, Василий Ефимович, не ручаюсь за твою жену.
Он был хороший доктор, сделал операцию, положил маму в больницу, а папа приехал с узлом вещей на квартиру, бросил их, распряг лошадь и ушел к жене. И все 10 дней пока мама лежала в больнице, он безвыездно сидел при ней. А мы трое детей оставались одни, Алеша в это время уже женился. Спас он её. Ночью мама говорит:
- Вася, я умираю.
Газы собрались, а она не может их спустить. Вызвал Ивана Ивановича, а тот спас маму. Привёз папа маму домой, занес на руках, а мы трое около них крутимся. Весной мама всё время сидела на кроватке и посматривала в окно. А у нас лошадь была жеребая, она стояла в сарае, а там был погреб. И однажды лошадь провалилась в погреб. Отец говори маме:
- Ты отойди от окошка, а то простудишься.
Пришли татары и взяли лошадь. Он не хотел, чтобы мама увидела лошадь и огорчилась. В Софиполье отцу платили очень хорошо. На один трудодень давали 3-4 килограмма меду, а от зерна мы отказывались. Идет обоз с зерном, а от него отказывались. Магазины были полны (1935-36г.): ткани, ситцы, посуда, велосипеды... Всё покупали, разбирали. Тут случилось еще несчастье. Папа с Алешей поехали за зерном. Кладовщик указал им в каком сусеке взять зерно. Они его насыпали. стали взвешивать, а зерно у них оказалось посевным, и их как врагов народа собрались судить. Это была середина 30-ых. Дело, слава Богу, обошлось, так как взяли они без умыслу - темно было. Разобрались. Отец очень боялся тюрьмы.
Папа редко играл в карты, но однажды он обыграл вдрызг агронома, выиграл всё. Но утром отдал агроному лошадь и денег на дорогу.
Когда я заканчивала 7 класс (1936г) папа с семьей переехал работать к чувашам под Красноусольск, а я осталась жить на квартире. В Красноусольске выстроили домишко. В городе в котловане стекольный завод. Вода только в одном месте и то течёт ручейком. За водой сначала стоят в очереди, затем черпают воду. Мужчины ходят в белых носках и колошах.
Я после 7 класса не училась. Папа сказал:
- Она слабая, здоровье плохое, учёба никуда не денется. Пусть она год отдохнёт.
Мама всё время просила отца уехать в Кустанай, потому что в Красноусольске (40 км западнее Толмазы, сейчас около 10 тыс, санаторий с известной минеральной водой, Табынская ИБМ) у нас ни родных, ни знакомых не было. И вот мы приехали в Кустанай к дяде Мише (скорее всего это брат Пелагеи, но может быть и Василия). Папа мечтал построить там дом и жить в нем. Я в это время уже поступила в педучилище. Проучилась я там четверть. Дядя Миша не разрешил нам на его усадьбе строить дом и, мы вновь уехали в Стерлитамак. (Фото 1939 года) Там зимой выстроили себе домик, обмазали стены. Зимой была сырость, духота, но ничего. Папа устроился работать в пекарню и приносил оттуда нам бублики. Каждое утро в магазин привозили тесто и продавали его по килограмму на руки. Год мы прожили там (1939г.). Весной было такое страшное половодье, что никто из местных жителей не помнил подобного. Наш домик залило по самую макушку. Весной папа продал этот домик, и мы купили на правом берегу дом, хороший дом на кирпичном фундаменте, очень хороший... Но мама всё время просилась в Кустанай, в Кустанай, в Кустанай... И уехали в Кустанай отец с мамой, а я осталась и кончила педучилище с отличием. Мне дали направление в уфимский институт. Наши уже были в Кустанае. Я без родителей жила на квартире, окончила обучение, поехала в Кустанай и мимоходом заехала в Уфу. Зашла в здание института и рассказала, что папа заболел, учиться не могу и прошу вернуть мне документы. Мне ответили, что ваши документы ещё не пришли, вот будем сейчас разбирать почту и их поищем. И на моё счастье в почте оказались мои документы. Мне отдали их, и я приехала в Кустанай с документами об окончании педучилища. Я поступила в Кустанайский учительский институт (Статья в интернете). Он был на краю города. И вообще нам так не нравился этот Кустанай. Раньше в Кустанае улицы были широкие – широкие, но не было ни одного кустика, ни одного цветочка. Один песок. Всегда ветер. Дойдешь до института. песок на зубах хрустит, платье, воротничок становятся черными от пыли.... Ужас был. Песок кругом. Потом начали озеленять. Двоюродный брат Федя рассказывал, что начали
выращивать и яблоки… Заболел папа. У него с лёгкими оказалось не все в порядке. Да, когда я еще училась в Стерлитамаке, папа начал строить дом в Кустанае. (Участок купили в апреле 1940г.) Из Тургая привозили лес, камень. Выстроили дом. Дом хороший. Строили корейцы. Я стала учиться в институте (с сентября 1940г.). Мама устроилась работать, выдавала вещи в фельдшерской школе. В Кустанае были все знакомые: моя тетя была директором школы, двоюродная сестра работала заведующей в детском саду. Так мы и жили, но нам не нравился этот Кустанай.
В это время приезжает из рязанского Шацка дальний родственник папы Дмитрий Аверьянович. И он рассказал какая там хороша\ жизнь. А в Кустанае мы занимали с вечера очередь. чтобы утром в магазине получить кусочек мыла или 3 метра материала или хлеб и всё остальное... И когда это всё рассказал дядя Митя, папа загорелся, а он был легким на подъем, поеду - посмотрю. Приехал он в Шацк, конечно. там совсем другая жизнь: хлеб бери сколько хочешь, другие продукты тоже. Также поразило его обилие яблок - их там не считают. Отец продал дом за 14 тысяч рублей (В апреле 1941г. за 13902 рубля). Почти все деньги он кладет на сберкнижку и едет в Шацк. Едет пораньше, чтобы купить дом и устроиться на работу. А мама с детьми должна приехать после окончания учебного года. И когда мама ехала с ребятами, все военные на них смотрели с каким-то удивлением. Они всё знали...
- Куда ты? Куда ты, тетя, едешь? Скоро война!
…….
……. В середине шестидесятых (1965 г.) мама съездила на родину в Кустанай. Привезла оттуда всем подарки и даже солёные арбузы. Она встречалась со многими родственниками в Кустанае.
Её дядя (Зотик Петрович) был большевиком, а затем стал большим начальником. И вот она видела и награды его и статьи о нем.
Бабушка (Марина Петровна) и моя мать крестная Евдокия Прохоровна умерли в Кустанае. Мамин брат - дядя Миша погиб на войне. У них было трое детей; сын Володя и дочки Нина и Евгения. В то время они были живы, а что потом с ними было - не знаем.
У дяди Миши (Михаила Ефимович) папиного брата был сын Федя (1921 г.р.) и дочь Лида (1916 г.р.). В то время Федор уже умер, а Лида работала в детском саду с глухонемыми. Дали её с двумя дочерями квартиру. Одна из её дочерей кончила музыкальную школу, но работала медработницей, а другая - работала в детском саду. Лида, когда была маленькой, грудной, заболела оспой, всё её лицо было в корке. Ей не разрешали открывать глазки. Стали её кормить и молочком промыли один глазик и всё - глаз стал "коровьим". Потом ей сделали операцию. На работе она была на очень хорошем счету. Из Кустаная летала в Алма-Ату на совещание. Привезла один раз нам большие вкусные яблоки.
Встречалась мама с дядей Гришей (Григорий Ефимович), его женой и дочкой Леной. Муж у Лены был психически ненормальным. Он умер. А сын Лены - Саша служил в Москве на Беговой. И она ездила в гости к Коле Сухову, но я с ними не встречалась.
А у маминой мачехи (Натальи Павловны) была дочь - Антонина (1916 г.р.). Она уехала во Фрунзе. Один раз Тоня приезжала к нам. Она работала учительницей. Больше о ней ничего не знаем. А сейчас я не знаю, кто остался жив в Кустанае……
2003-2004гг.
Прислал текст и фотографии Михаил Черняев. Его мама Черняева (Сухова) Мария Васильевна родилась в 1921 году
1939 год. Ученицы второго курса Б Стерлитамакского русского педучилища. Слева направо верхний ряд Гусева Маруся, Султанаева Лида, Бунюкина Кира, нижний ряд Брагина Валя, Сергакова Клава, Сухова Маруся
1939 год.
1940 год.