Маурер Петр
Я бережно храню старую фотографию. На фото, ещё такие молодые, мои родители и четыре моих старших брата.На оборотной стороне, рукою отца, на немецком языке, написано: «женился в 1930 году 12 ноября. Маурер Пётр Филиппович, 21 год. Елизавета Штер (теперь она здесь со мной) ей было 19 лет. 4 сентября 1941г. нас выселили из Нойшилинг на Волге 27 января 1942г. забрали в трудовую Армию из Захаровки (Казахстан). 18 ноября 1948г. снова с женой и детьми вместе».
Краткие строки, но в них заключается такая непростая, суровая жизнь...
Да откуда они вообще взялись, эти немцы в России?
В 1762 -1763 годах был оглашён Манифест и два законодательных акта Екатерины II, в котором она приглашала желающих из Европы заселить малообжитые просторы России. Документы были напечатаны на русском, немецком, французском, английском, польском и арабском языках. Призыв к переселению преследовал две цели: образование защитного кордона на расширевшихся на юг границах Империи от грабительских набегов степных народов, населявших Прикаспийскую низменность, и для освоения новых плодородных земель. Переселенцам было обещано освобождение на 30 лет от налоговых сборов, от воинской повинности, свобода вероисповедания и, при желании, беспрепятственное возвращение на историческую родину.
Так на Поволжье возникла колония, немецких поселений, которая при Советской власти была преобразована в Автономную республику немцев Поволжья. Все годы и процветания, и лишений, и голода немцы Поволжья переживали вместе со всем российским народом.
Здесь родились и жили мои родители - отец 1909, а мать 1911 года рождения.
Старая фотография возвращает меня к тяжёлым, полным лишений, горя и трагичности, военным и послевоенным годам...28 августа 1941 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о ликвидации Автономной Республики и депортации немцев Поволжья. ...
Подгоняемые конвоирами, люди в спешке бросали свои дома. С собой разрешалось брать только то, что можно было нести в руках.
4 сентября 1941 года покидали свой родной дом и мои родители. Мама, на последнем месяце беременности, трое несовершеннолетних детей, бабушка и отец грузились в товарные вагоны, которые увозили их в степи северного Казахстана.
Эшелон продвигался медленно, обеспечение отсутствовало полностью. Были в вагонах малые и старые-ослабленные и больные, которые не пережили эту дорогу. При первой возможности этих людей оставляли лежать на краю железнодорожной насыпи, а поезд двигался дальше. По прибытию в Кустанай, всех распределяли по степным посёлкам области, где подселяли к местным жителям или в пустующие землянки. Часто люди отказывались принимать незванных пришельцев и приходилось первые дни ночевать с детьми прямо на улице. Хорошо, что народ живший в глубинке, ни чего толком ещё не знал о зверствах немецко-фашистких захватчиков на окупированных териториях. Легко было понять этих людей. Впереди была холодная и длинная зима, на чужие рты никто не рассчитывал. А тут ещё и новорожденный на свет появился. 21 сентября родился Лёня. Так наша семья оказалась в посёлке Захаровка, тогдашнего Убаганского района Кустанайской области.
А в январе пришли за отцом... Его забрали в так называемую Трудовую Армию. Точнее, это были трудовые лагеря. Младшему Лёне было только 4 месяца. Бабушка, от постоянного недоедания и болезней, умерла в 44-м. Дедушку арестовали по доносу ещё в 37-м на родине, в Поволжье. Никаких обвинений, как и извещения о смерти или извещения о приведении приговора в исполнение семья так и не получила. Пропал бесследно. Страшное было время.
Только осенью 1948-го комендатурой было дано разрешение на воссоединение семьи. После уборки урожая мама с четырьмя детьми (старшему Вите -15, Саше - 12, Теодору - 10, младшему уже 7 лет) отправилась из Казахстана на Урал в Тавду. С собой они везли швейную машину "Singer", две подушки и два байковых одеяла. По прибытию в Тавду семья ещё месяца полтора обитала в общем бараке, где жили ссыльные рабочие. Здесь отца уважительно помнили. Вместе приходилось и лес валить, и налаживать оборудование лесообрабатывающего предприятия. Для мамы с детьми мужчины быстро соорудили перегородку. Получилось нечто похожее на отдельное купе в большом общем вагоне. Теперь они ждали, когда отец сможет за ними приехать из Шабурово. Здесь очень пригодилась швейная машинка, подаренная мужем (нашим отцом) ещё в 1933 году. Мама шила для рабочих и маленького начальства фуфайки, по 25 рублей за штуку.Видимо, это была сносная цена, да и фуфайки получались хорошие. Некоторые люди, жалея маму, платили больше.
18 ноября 1948 года, наконец, после почти семилетней разлуки, семья воссоединилась. - Я! - громко выкрикнул Лёня на мамин вопрос: "Кто из вас первым увидел папу?". В своей сознательной жизни Лёня увидел папу впервые. Какое же это было счастье!
Теперь все вместе ехали на поезде до Сосьвы. От Сосьвы до Шабурово шли пешком. Это примерно семьдесят километров. Раньше этот путь отец прошёл на лыжах и теперь из них и, предусмотрительно припасённых в рюкзаке реечек, он смастерил салазки. Швейную машину и другой нехитрый скарб теперь не нужно было нести на руках! По снегу продвигались медленно. Путь то и дело преграждали упавшие деревья. Маленький Лёня мог уже самостоятельно перелезть через ствол лежняка, а вот салазки приходилось разгружать. Уральский морозец тоже давал о себе знать, желая поближе «познакомиться» с еще неокрепшими тельцами юных «путешественников» из Казахстана. И когда, продрогший до костей, семилетний Лёня сказал: "Папа, правда, лучше умереть с голоду, чем замёрзнуть?"
Что такое голод, мои братья знали не понаслышке. Урчащие желудки постоянно требовали что-нибудь съестное. Старший брат Витя иногда уже подрабатывал тем, что пас телят, лошадей или боронил на быках. Истощавшего от постоянного недоедания и неизвестно чем набившего себе желудок, его однажды нашли в поле в бессознательном состоянии уже посиневшим. Но смерть в тот раз не настигла его. Голод заставлял Витю иногда срезать марлевый мешочек со стекающим творогом в чужом дворе. Ножичком для этой цели служила крышка от консервной банки, которую затачивали на камне. Всё, что не входило сразу в рот, нёс бегом домой младшим братьям. Часто приходилось за такие проделки терпеть побои. Если узнавала об этом мама, то ругалась за воровство пуще потерпевших хозяев. Но голод затуманивал разум. Весной, с появлением первых проталин на колхозном поле, можно было найти картофелину. Промёрзшая зимой и теперь отогретая солнцем, она превращалась в жидкую кашицу, которая тут же отправлялась в желудок. До сих пор брат Саша вспоминает, какая это была вкуснятина. Однажды он же неожиданно набрёл на утку, сидящую на гнезде на берегу маленького озера (лимана). Человек и птица, остолбенев, некоторое время смотрели друг другу в глаза. Материнский инстинкт пернатого существа боролся против инстинкта голодного человека. Наверное, протянув руку можно было схватить птицу за горло. Раньше это всё же дошло до утки, и она вспорхнула, оставив лежать в гнезде восемь тёплых яиц. Это была богатая добыча. Мама сварила их в тазике, который служил и для готовки пищи, и для стирки белья. Саша вспоминает, как они сами однажды решили сварить в этой посудине. Дело было зимой. А зимы были в ту пору очень снежные. И в тот раз сильный буран не прекращался весь день. Казахстанский буран заносил снегом деревенские землянки под самую крышу. В землянке было совсем темно. Урчащие желудки и отсутствие какого-либо источника света, совсем дезориентировали детей во времени. Почему так долго не приходит мама? Решили затопить печь. Сухие коровьи "лепёшки" лежали стопкой тут же. При свете огня из печи обнаружился и стоящий у двери тазик, в котором было немного воды. Его водрузили на жестяную плиту. О, какая была радость, что вода закипела! Надо что-то сварить. Как мышата обшарили все углы, наконец, нашли горсточку пшеницы и отрезанные от луковиц нижние корешки. Всё в тазик! Готово! Но каково было разочарование - все до одного кривились и плевались... Прошло не мало времени, пока маме помогли откинуть снаружи от двери снег и проникнуть в помещение. Найдя на печи детскую неудавшуюся похлёбку, она стала громко себя ругать за то, что не вылила с вечера мыльную воду после стирки. Всё- таки, не всё было съедобным!
Ах, как - таки хорошо было летом! И со снабжением было лучше, и с деревенскими ребятами заводили игры. Правда, и обидное приходилось терпеть. Одна из соседских девчонок, что была уже постарше, не упускала случая, чтобы обозвать «Фрицем» или «фашистом». Однажды Саша с Теодором увидели её одну в степи на пути в Шуваловку. Переглянувшись, они бросились в догонку. Она вовремя заметила недоброжелателей и пустилась наутёк. Брат Саша вспоминает, что уже здесь проявлялись спортивные данные нашего четвёртого брата - Теодора. В погоне Теодор далеко оторвался вперёд, тогда как он сам, уже выдохнувшись, перешёл на шаг. Но мысль мщения всё ещё сидела в мозгу: "Ну пусть, сейчас братишка устанет бежать, и тогда я как разгонюсь и догоню её". Хорошо, что они её тогда не догнали.... Это же была Нечитайло Галя! Уже превращающуюся в девушку красавицу любили все ребята на улице. А её брат Толик, который был помладше сестры, намекая на интим, иногда при всех уговаривал её: "Ну дай хоть разок". Все разражались смехом, а она гоняла его чем попало по кругу. Всё было так по - детcки...
Иногда ребята отправлялись в соседние посёлки просить милостыню.Если находили в степи, под знойным солнцем кость от какого-либо животного, измельчали ее в ступе и перетирали на камне. Из получившейся муки лепили лепёшки и запекали на огне. Но всё это было возможно только в тёплое время года.
Не было хоть мало-мальски тёплой одежды. Старший Витя два года начинал осенью ходить в первый класс, но с наступлением холодов, хождение за науками прекращалось из-за отсутствия хотя бы какой-нибудь обуви. Так и ограничилось его образование неоконченным первым классом. Да и возраст был уже давно не первоклассника. Точку поставило ироничное замечание учительницы: "Ты скоро уже со мной под ручку будешь ходить в школу". Теперь оставалось только всю продолжительную зиму сидеть дома. Из озорства коротко выбегали на улицу и скорее обратно греть ноги у тёплой печки, которая с аппетитом проглатывала сухую солому. Позднее собирали для топки коровьи "лепёшки". Высушенные палящим солнцем в степи они были хорошим материалом для топки. Зимы были особенно трудными. Но много помогали и добрые люди в посёлке, делились, чем могли, друзья. С благодарностью хочется вспомнить фамилии Пужанский, Плюшка, Губенко. Ведь эти семьи делились не от переизбытка, а по доброте душевной. Почти в каждой из этих семей кормильцы были на фронте. На всю жизнь мы остались связанными узами бескорыстной дружбы.
Мама делала всё, чтобы дети могли пережить зиму. Сама, в каких-то дырявых сапогах на босую ногу и скудной одежде, по воскресениям просила колхозных быков, чтобы привести с поля соломы для печки. Целыми днями она работала, примерно в одном километре от Пановки, на Захаровском току.Просеивали хранящуюся в гуртах пшеницу. Всегда, прежде чем идти домой, она становилась под падающее с транспортёрной ленты зерно. Холодное, леденящее тело зерно, падало за шиворот, задерживалось на резинках нижнего белья, на крепко затянутом поясе. Теперь нужно было бежать быстро домой, к детям. А ребята, едва завидев маму в окно, уже с привычной сноровкой расстилали на глиняном полу землянки простынь. Мама становилась на простынь и начинала разуваться, ослаблять пояс. Теперь зерно свободно падало из-под платья на простынь. Его быстро собирали, толкли, замешивали на воде и пекли лепёшки на печной плите из куска жести. Всё происходило под страхом, чтобы кто-нибудь не увидел, не пришёл в это время. За горсть зерна можно было получить год-два тюремного заключения. Тогда дети остались бы просто одни. Это мама часто вспоминала для меня, когда много лет спустя просила натереть или просто погладить её простуженные косточки.
Запомнилось братьям и другое обстоятельство, когда перед ними расстилали простынь. Осенью, после уборки урожая, на полях можно было найти необмолоченные колоски пшеницы. Ребята собирали их и,очистив в ладошках, ссыпали зернышки в штанины, предварительнокрепко завязав их внизу шнурком. После пары-тройки часов такой прилежной работы собиралось несколько горсточек пшеницы. Теперь надо было никем незамеченными добраться до дома. Почему не замеченными? Один раз их уже встречала на окраине посёлка женщина. Она неожиданно появилась из-за крайнего дома и строгим голосом приказала подойти к ней. Окинув детей опытным взглядом, она расстелила перед ними простынь и велела высыпать содержимое из одежды. Всё добытое с таким трудом зерно было конфисковано. Утирая грязными кулаками слёзы, дети вернулись домой ни с чем. Они знали,что сегодня им придётся ложиться спать голодными. Ребята не знают, какую должность занимала эта женщина в посёлке, но делала она это от имени Советской Власти. Её называли "Уполномоченная". Но её фамилию братья тоже помнят до сих пор - Минзиловская.
С первых лет жизни познал голод и Лёня. Пока мама была на работе, Лёня, несмотря на то, что уже был большеньким, бегал в чём мать родила, по посёлку в поисках чего-нибудь съестного. Картофельная кожура, с чьей либо помойки, сходила за деликатес. Одна женщина из села стала его прикармливать. У неё не было своих детей, и она просила маму отдать ей Лёню, пока он не умер с голоду. "Я делаю всё, чтобы они жили. А если другие умрут, то пусть и этот умирает" - только и смогла отрешенно ответить мать. Её первые два ребёнка умерли уже вскоре после родов ещё на родном Поволжье. Там была у нас и одна сестра.
Теперь папа понял, что мальчишка продрог до мозга костей. Укутав его в одеяло, он быстро расчистил ногами площадку от снега. Все стали собирать ветки, а папа рубить валежник. Вскоре, распространяя вокруг себя приятное тепло, заполыхал костёр. Когда все немного обогрелись, закидали остатки огня снегом и двинулись дальше. Шли с раннего утра целый день. В двух, лежавших на пути посёлках, ночевали у добрых людей, с ними заранее отец договаривался и предупреждал, что обратно будет идти с семьёй. Посчастливилось километров десять до самого Агапово проехать в кузове машины. Теперь оставалось три километра, но надо было попасть на другой берег Лозьвы. Мама всю жизнь вспоминала, как она смертельно боялась переходить реку по ещё тонкому, то и дело трещавшему льду. Но теперь они были опять все вместе в Шабурово, что на уральской реке Лозьва! Вот такой смысл заключают в себе скудные слова на оборотной стороне старого фото: "Снова с женой и детьми вместе".
Наши родители были очень счастливы после такой долгой разлуки встретиться. На радостях они "смастерили" ещё и меня, за что я им премного благодарен. Будучи уже в таком возрасте беременной, мама стеснялась односельчан. "Ну зачем нам ещё и этот ребёнок?", - говорила она мужу. "Он будет ещё нашим Ангелом", - утешал отец.
Родился я уже в посёлке Запань, который расположился несколькими километрами ниже слияния Лозьвы и Сосьвы. Здесь начинается река Тавда.Вновь возведённый посёлок, как поселение сплавщиков леса, по расчётам должен был просуществовать лет тридцать. Но он продолжает жить в сердцах поселенцев и сегодня. Ни одна встреча со старшим братом не проходила без того, чтобы мы не вспоминали наше житьё на Урале, и позднее снова ставшим для нас родным Казахстане.
Маурер Пётр, 2020 г.