По архивным документам
Воспоминания Мочалкина
Добрый день товарищ Грушин и прочие товарищи кустанайцы – Красные Партизаны!
Первым долгом сообщаю новости (а может Вы о ней давно знаете, а может узнали) о том, что отряд Мочалкина как таковой не существовал. Я лично не добивался того, чтобы кучка людей находившаяся под моим командованием во время гражданской войны была названа партизанским отрядом и описана в брошюре «по партизанскому движению в Кустанае». Кто об этом беспокоился мне не известно. Мне сообщили, что – твой отряд, которым ты командовал признан партизанским и т.д. Я боролся с белой армией не из-за того, чтобы впоследствии иметь какие-либо привилегии, честь или славу, а я шел против Колчака с целью отомстить за павших товарищей и освободить крестьянскую массу и себя от бывших слуг-офицеров. Я не развит сейчас, а тогда и вовсе, и в то время знал одно, что от офицерства и буржуев нечего ожидать хорошего, а посему нужно всячески им вредить и воевать, чтобы от них освободиться.
Я ниже сего хочу Вам написать вкратце о нашей бывшей работе, как и с чего и с кого началось наше движение, и почему наш отряд был назван отрядом Мочалкина.
Ниже Вам откровенно, чистосердечно и перед описанием нашей работы хочу Вас познакомит лишь кто я такой и какое мое происхождение.
Родился в 1897 году в марте месяце. Дед со своим семейством пахали у казахов из борозды богача Ордабаева (то есть с половины на их тягловой силе). Позже отец работал объездчиком в Аманкарагайском лесничестве. В 1906 году отец мой переезжает в Карагалинский поселок (в 80 верстах от города Кустаная) и занимается хлебопашеством. В 1910-1911 году был недород и средств к существованию нашего семейства ничего не оставалось. В марте 1911 года я поступил в работнику к своему дяде-торговцу за 15 рублей и одну десятину посева в год. Отец же переехал в город Кустанай и поступил сторожем при Кустанайской городской больнице, а мать при этой же больнице – стряпкой. Окончив срок найма у дяди, я прибыл в город Кустанай, где нанялся кучером к доверенному Яушевского торгового дома Халилову по 50 копеек в месяц. В 1913 году перешел кучером к доктору Орефьеву, где прослужил до мая 1914 года, получая от 3-х до 6-ти рублей в месяц. В 1914 году в мае месяце перехожу на работу в Тургайский переселенческий гидротехнический отряд к гидротехнику Преображенскому в качестве рабочего. Здесь я работал до 1 ноября 1915 года рабочим, а затем буровым мастером. Зимой и весну 1916 года я работал в сапожной мастерской Осоргина (шил сапоги для армии). 1 мая 1916 года призываюсь досрочно в царскую армию в городе Троицке и меня назначают на службу в Балтийский флот и дают отпуск до 1 октября 1916 года. В июне того же года в Кустанай приезжает гидротехник Преображенский для закупки лошадей для инженерных войск Северного фронта. Я опять поступаю к нему старшим рабочим по закупке лошадей и я с последним эшелоном еду в Петроград, где остаюсь работаьь в инженерных войсках Северного фронта при 4-м районе 26-гидроотряде в городе Пскове. Здесь я служу по постройке артезианских колодцев по артиллерийским паркам вплоть до 1918 года. В феврале 1918 года меня откомандировывают в Балтийский флот, где зачисляют матросом на учебное судно «Народоволец». Здесь служу до 10 марта того же года, откуда демобилизуюсь по приказу Дыбенко в бессрочный отпуск.
По приезде моем в Кустанай отец мой служил на станции сторожем и я через неделю поступил в Красногвардейский отряд Кононова, где уже служил меньший мой братишка. В начале апреля во время бунта реалистов и офицерства перед зданием Ревкома в Кустанае, мой меньший братишка с Кононовым и некоторым красногвардейцами бежали на паровозе в Троицк, а мы остальные, не попавшие на паровоз, прятались в городе. Впоследствии, я уже больше не вступал в этот отряд, а нанялся на пашню работником к Осоргину. Когда город заняли чехи, я первое время находился больше в степи, а потом мой хозяин Осоргин, который имел хорошую связь с начальником, сказал мне, что «ты не бойся, на тебе ничего не числится». Я у него жил до Жиляевского восстания. В бытность в Кустанае белой реакции я вел с товарищами работу по разложению первой образцовой роты, где служили два моих брата и прочие ребята-карагалинцы. Забыл фамилию товарища матроса, который вел эту работу со мной, и которого во время Жиляевского восстания расстреляли белые.
Работа моя заключалась в следующем: увозил из образцовой роты дезертиров (увез двух своих братьев, Остроухова и других), занимался переброской оружия в Карагайлинский поселок – добытое через товарищей оружие и винтовки с патронами передавал в поселок. Перед Жиляевским восстанием я сильно заболел и во время его лежал в постели, но через меня держали связь карагайлинские товарищи: Колпаков Константин, Петр Афанасьев и другие. Карагайлинский поселок в то время был настолько революционно настроен, что из всего поселка ни один гражданин не служил в белой армии и туда стекались дезертиры из других поселков. Там же за неделю приблизительно до Жиляевского восстания был убит один белый офицер с женой какой-то княжеского происхождения. А убили его так: повезли в Татьяновский поселок, доехали до кладбища и убили. Начинается Жиляевское восстание. Наши ребята разоружают Всесвятскую милицию белых. Я в то время все еще находился больным в Кустанае. Отец и братья были в Карагайлинском поселке. После Жиляевского восстания мои товарищи из Карагайлинского, некоторые попали в отряд Тарана, некоторые в отряд Жиляева, а другие кто куда попал. При занятии белыми Кустаная, мне тоже пришлось бежать в Карагайлинский поселок, и скрываться по камышам и озерам. На острове озера Талды набралось около 15 человек дезертиров-карагайлинцев. Пришли туда после разгрома отряда Тарана еще 12 человек, которые присоединились к нам. Дезертирам жилось кучкой недолго, в конце мая или в начале июня одна татарка из Токкижинова аула, сказала казачьей разведке, что дезертиры прячутся на острове. Казачья разведка в количестве 12-15 человек напала на наше гнездо. При удобном месте, и несмотря на малое количество оружия, при хорошей организованности можно было бы выбить всех казаков, но благодаря нашей дезорганизации мы были разбиты и убит один дезертир Бочкарев. У казаков нашим Лукашевым был убит хорунжий. Меня в то время не было. Имея фиктивные документы, я мог наблюдать и вести организационную работу. После разгрома нашего притона разбрелись кто куда попало. Наша небольшая группа 5-6 человек перебралась на Каралбеково озеро в камыши. Остальные разбрелись в разные стороны, скрывались в волчьих норах в Куликовских степях. Казаки приехав в Татьяновский поселок выгнали всех мужиков поселков Карагайлинского и Крыловского делать облаву на острове, но там уже никого не было, лишь забрали остатки нашего хлеба, сала, две лошади, ходок и своего убитого хорунжия. Поймать никого не поймали, но старосту нашего карагайлинского Мочалкина И. – моего дядю высекли шомполами, требуя выдачи дезертиров, но он все перенес сам.
Благодаря своему положению, зажиточному состоянию и как бывшего лавочника его оставили в живых, рассчитавшись шомполами. Впоследствии белые писали в газетах с раскраской о том, что разбиты остатки Жиляевского отряда, забрано много лошадей и т.д. указывая место нашего укрытия. Организационная моя работа заключалась в розыске оружия, а так же я вел переговоры со своим дядей-старостой, и секретарем того же поселка. Мной был подготовлен казах Иса Нурпеисов, который должен был находиться в поселке Карагайлинском и вести какую-нибудь торговлю для отвода глаз, а ему нужно было передавать эти сведения который узнавал секретарь (какая прибывает разведка и откуда, с каким оружием, куда направляется).
Мной и имеющейся книге у старосты для записи приезжающих были заведена другая книга, в которую по уговору со старостой записывали те разведки, которые намечались к нападению со стороны нас и эта книга не подлежала поверке со стороны власти. На обязанности старосты было строго проверять документы прибывающих казаков на основании распоряжения казачьего штаба, находившегося в поселке Татьяновском. Когда все было установлено и получено полное согласие местной власти, мной среди своих товарищей было проведено несколько подпольных собраний на тему борьбы за существование. Вопрос был поставлен так, чтобы добывать побольше оружия и документов, а также лошадей и отправиться через Тургайские степи на Туркестанский фронт для соединения с Красной Армией. Иначе на зиму оставаться был нельзя – зимой скрываться негде кроме поселков, и в конце концов я говорил, что нас выловят поодиночке, наподобие пяти человек дезертиров из белой армии (как Черкасова, которому срубили затылок с ухом; иссекли Калмыкова и отправили в Кустанайскую тюрьму). Было большое колебание между товарищами ввиду близости казачьего штаба в поселке Татьяновском, который был в 30-ти верстах от поселка Карагайлинского.
При поддержке товарища Кузнецова, который в то время прибыл из Кустаная скрываться к нам, мне удалось сколотить группу товарищей всего 7-8 человек, которые решились на это дело, а именно: Ф.Кузнецов, К.Гончаров, М.Гейко, П.Мочалкин, С.Мочалкин, К. Колпаков и я. Пассивными были С.Иванов, Моргунов и другие. Вопрос был в вооружении, так как у нас имелось всего 4 винтовки, 33 заржавленных патрона к ним и один наган с тремя патронами.
Мы организовали свой штаб, заключили между собой договор в том, чтобы помереть друг за друга, действовать всем за одного и одному за всех, биться до последней капли крови и живыми в руки не даваться. Так было условлено. В конце июня в одно прекрасное время часов в 11 утра, прискакала наша разведка в лице Нурпеисова Исы, который нас известил о том, что на Петропаловск, Акмолинск или Атбасар (сейчас не помню), едут 4 офицера «большая тюря» и что у них есть наганы, своя собственная бричка и одна лошадь под седлом. Дело пошло к действию. Нас пять человек, как сейчас помню, перекрестились, попрощались между собою, запрягли в ходок лошадь – сивого мерина и тронулись в засаду среди белого дня на Убаганский мост – нас Мочалкиных трое, Ф. Кузнецов и М. Гейко. Старостой были наряжены подводчиками к офиецрам С.Иванов и Чуркин мужчина лет 50. Гончарова не было – ушел куда-то по камышам и аулам и унес одну винтовку. Наган находился у Моргунова, так как он принадлежал ему и вот мы с тремя винтовками и дубиной, засели под мостом. Лошадь тоже завели под мост. Стали под мостом на выезде, а Кузнецов стал на въезде. Кажись так было. Вот пришли те минуты, когда она заехали на середину моста, было скомандовано «ура», офицеры стали соскакивать с подвод из под палаток, а мы стали стрелять в них. Возчики, соскочив с козел держали под уздцы лошадей и кричали «Ой ребята, что вы делаете!» И вот у Кузнецова винтовка дала осечку, а вскочивший офицер выхватил свой наган и направил его на Кузнецова: не знаю выстрели ли он или нет, но русская дубина выручила: я сзади ударил его дубиной, он упал на землю и пополз. Выхватив винтовку у оторопевшего Кузнецова я щелкнул затвором и офицер был убит. Дивлюсь до настоящего времени как мы, стреляя перекрестным огнем и орудуя дубиной не убили и не ранили друг друга, а также подводчиков и лошадей. И так дело свершилось в один миг. Офицеры были сложены на те же подводы, кровь была засыпана землей и повернув лошадей, мы направились на остров в камыш. Следуя за подводами я уже был верхом на отбитой лошади. Через некоторое время, рядом шедший Кузнецов подбегает ко мне и говорит, что один из офицеров говорит «поручик такой то, спасите меня и я для вас все сделаю». Мы сейчас же подбежали к этой подводе и ложей винтовки разбили ему голову. Дальше по дороге к озеру Талды, впереди был балаган казахских косцов и нам приходилось проезжать мимо них. Что было делать? Побитые офицеры были закрыты палатками, пришлось поехать вперед, посадить казахов задом к дороге и сторожить, пока проедут подводы, чтобы они не оглядывались. Проехав казахов, заехали в густые камыши, бросили офицеров в камыш, а также все, что был запачкано кровью. Опростав подводы поехали в один аул-зимовку, где не было людей. Когда мы коснулись содержимого телеги, то там оказалось много вещей, как то: по 3-4 шинели английской формы, пять русских винтовок, английские патронташи, около 600 штук винтовочных патронов, около десятка английских бомб, 6 револьверов системы наган, браунинги и один кольт, который впоследствии мной был отдан Кузнецову (последний работал в первые годы советской власти сотрудником ЧК). Также у офицеров была найдена уйма сибирских денег. Из их документов было видно, что они ехали в какой-то город по организации карательных отрядов и конфискации лошадей. На найдено географической карте было отмечено синим и красным карандашом расположение белых и красных войск. Из осмотра карты я точно не помню, но или Уфа уже была занята красными или они подходили к ней, в общем Челябинск был еще во власти белых.
Удачным налетом и большими трофеями все были в восторге. Чуркина снабдили деньгами и строго настрого наказали ему чтобы он никому не рассказывал о происшедшем, в случае если скажет хотя бы жене, и сели только в поселке будут ходить слухи, то значит убьем его. Он конечно поклялся хранить тайну. Много было разговоров и мечтаний, даже набирались храбрости дойти до Челябинска, только немного еще бы организовать товарищей и добыть оружия.
На другой день решил поехать и убрать трупы, но когда приехали, увидели, что ни трупов, ни одежды нет. Что за чертовщина: разве наши покойники ожили и убежали, не должно быть, но и душа ушла в пятки, что делать и как быть, если те ожили и доберутся до поселка, то значит хана, начнутся допросы, расстрелы и т.д. Чуркин кончено скажет, несмотря на то, что они записаны в ту книгу, староста и писарь вынуждены будут сказать, кто их увозил, но что будет то будет. Давайте скорее возвращаться в свой лагерь, вооружимся до зубов и переменим место нахождения. Когда вернулись чтобы спросить рыбаков и косцов, то на стане никого не было, даже варево оставлено недоваренным. Ожидая их и пообедав их варева, мы прибыли на свое место пребывания. Собрались совсем уезжать на другое место, как смотрим катит карьером к нам один верховой, подъехал поближе, смотрим, это наш разведчик Иса, который стал нас просить, чтобы не трогали рыбаков – они никому не скажут и из-за боязни, что трупы найдутся и с них спросят, они их спрятали, привязав к кольям вбили на середине озера. Раз такое дело, пусть остается вся их одежда и дали им еще 300 рублей денег за содействие и чтобы они молчали, кто их будет спрашивать и чтобы говорили, что ничего не видели и не слышали. Это было приблизительно в конце июня, но не дальше 10 июля.
Следующее нападение было такого рода: после первого события, через пять или более-менее дней, но в скорости приехала из Татьяновки разведка из 5 человек в Каргалийнский поселок, заезжают к старосте И.С. Мочалкину с целью разработки плана ловли дезертиров, мол где и как скрываются. Нами была проведена политика втянуть в пьянку их, а на этот счет денег было сколько хочешь. Честь честью напоили, накормили их, что говорится в дрезину и вечером были направлены в Татьяновку. Я был одет в офицерскую форму и пять товарищей Гейко, Гончров, Моргунов и другие выехали к ним на встречу якобы едем из Татьяновки. Задержали их по дороге, некоторые ехали на подводе, возчиком был Иванов. Двое ехали верхом, напустив на них офицерского страха, арестовали их за пьянку и отобрав у них оружие, они передо мною извинялись, что они пьяные я их ругал за пьянку, называя изменниками и т.д. В конце концов, доехали до лога и свернули с нее якобы напрямик и заехали в лог. Когда приказал раздеваться и встать, то у них куда то хмель пропала, и они сразу смикитили в чем дело и стали говорить. Но разговор был короткий.
В дальнейшем стали принимать более надежных товарищей, помню вошли Радаев, Стафеевых двое-трое и другие. Дальше идет стычка моей разведки с казаками, во время приезда нашей разведки во главе с Гончаровым в казахский аул, чтобы подзаняли лошадей на правах казаков, они встретились с казачьим разъездом и была перестрелка. Казахи удивлялись, почему мол казаки друг в друга стреляют, а впоследствии поражались нашим поступкам и уловкам. Результаты перестрелки были такие, что из казачьей разведки был ранен один в живот. Затем еще пришлось встретиться с разведкой казаков так: приехав на стан одного крестьянина, завидев издали четырех верховых лошадей, своих отправили вблизи находящийся лог, а сами разлеглись в нескошенной еще пшенице, когда подъехала казачья разведка к стану и слезли с верха напиться здесь был дан выстрел. Один был убит, а остальные сдались в плен. Пленных отправили в земскую управу. Дальше в один прекрасный день приезжает наш контрразведчик Иса и говорит что у них в аул приехало 7 человек казаков забирают лошадей и грабят вовсю, разбивают сундуки и заставили резать барана. Иса стал просить у нас помощи, мы вас в обиду не дадим, весь аул наготове. Я взял с собой человек 12, Ису послал вперед дескать как сядут казаки за махан дашь нам знать и мы нагрянем из-за озера по направлению из Сулеменкиного аула, что и было сделано удачно. Казаки были взяты в плен, а за это казахи нас очень благодарили.
В общем наш отряд развивался под строгим секретом, не так боясь за себя, как за село, которое могло пострадать ни за что, в том числе и родители. И нападения делались только с таким расчетом, чтобы из подвергшихся нападению ни одного не выпустить, это одна сторона учитывалась. Вторая сторона, это то, чтобы никто не знал о нас, за разглашение были строгие условия и были дадены взаимные обещания.
Узнав о наших успехах, дезертиры охотно вступали в наш отряд.
На третий-четвертый день после взятия семи казаков в плен (пленных постигала одна участь) мною была послана контрразведка в Татьяновский поселок для изучения места расположения постов Татьяновского штаба казаков. Но казаки явно видя не благополучие разведки за лошадьми из Татьяновского поселка почему-то выехали. Здесь вовсе было бояться нечего. Взяв с собой человек 15 выехали мобилизовать лошадей в Асингалиев аул (ныне Урицкий район) по направлению Коскакойского поселка шел отряд казаков на Кустанай. Но встретившаяся его разведка с нами, стремглав ускакали обратно.
вместо того, чтоб идти через Каргалинск на Кустанай, узнав о нахождении в Каргалинских степях красных партизан, который пошел на Боровое дав круг 150 километров. В дальнейшем зашевелились все партизаны (дезертиры того времени). Прошел слух, что взят Троицк – подходят к Кустанаю, а из самого Кустаная эвакуируются белые, все заделались вояками, кто поехал громить монастырь, правда в монастыре был очень много попов. В дальнейшем работа нашего отряда проходила мелкими стычками наших разведок и много других случаев, но я считаю то, что в наличии нашего отряда в той окружности, во-первых, был путь отрезания от трактовой дороги на Атбасар, во-вторых, к приходу красных освобождена была вся местность начиная от Каргалинска, Зуевский, Татьяновский, Воробьевский. В дальнейшем работа проходила дезорганизовано, кто во что горазд. Люди стали выходить из подчинения, всякий стал действовать разными группами. Кузнецова с отцом послал в Кустанай на разведку узнать пришли или нет красные. Через три дня отец вернулся и сообщил, что Кустанай занят красными войсками, дня три-четыре тому назад. Мною было проведено собрание, на котором я объявил, что нужно ехать в Кустанай для присоединения к регулярным войскам.
Казахи, узнав, стали все разведчиками. Здесь, как я помню, нашими разведчиками были пойманы во время эвакуации из Кустаная белых несколько человек, насколько мне память не изменяет, офицер Гребенкин, начальник или помощник Федоровской милиции (его фамилии не помню), а также было поймано и убито три-четыре буржуя кустанайских, у которых было отобрано винтовки, наган и три централки, которые по всей вероятности эвакуировались из Кустаная и ряд других добровольцев и казаков.
Из всех аулов нашего месторасположения стали приезжать казахские делегаты и стали предлагать свои услуги. Перед отъездом в Кустанай было получено сведение о том, что пришел казачий отряд (обоз) подвод 20-30, идущий на Урицк. Мною была послана разведка, которая обоз забрала, но он был продовольственным было всего несколько винтовок и три военно-полевых телефона с несколькими катками телефонной проволоки, которые были доставлены в город Кустанай, и сданы Военному комиссариату. Военком, кажись, был товарищ Мамыкин.
По приезду в Кустанай, а нас приехало человек сорок, кажись, не меньше, хорошо вооруженных, и из нас и часть татьяновцев и из других поселков, дезертиров был сформирован отряд партизанов, на который было возложено следующее задание: ехать по поселкам Нечаевка, Сабанкуль, Каранкуль, Степанкуль, Михайловский, Воробьевский и другие. Нужно было занимать левый фланг и вылавливать всех шатающихся из разбитой колчаковской армии. Командиром этого отряда был назначен более сведущий в военном деле некий товарищ Лещенко, а помощником Бут из Татьяновки. Я был якобы хозяйственником отряда и командиром взвода. Проехав за несколько дней указанные поселки, приехали в поселок Зуевский, Лихачевский и другие поселки были заняты казаками. Когда же приехали поближе к фронту верст за 20, то наш командир стал трусить, и под видом доклада поехал в Кустанай, оставив за себя С. Иванова, во время отстутствия Лещенко, наш отряд передвинулся к Карагайлинскому поселку, куда прибыл наш командир Лещенко, который привез распоряжение о том, что ему поручено организовать Боровскую милицию из настоящего отряда. Здесь чуть не получилась целая потасовка, было собрание, на котором Лещенко объявил что весь отряд может перейти в милицию и поехать в Боровское, а потом будут постепенно отбирать. Но я сразу отказался быть в милиции, стал вести себе группировку, агитируя, дескать товарищи, в 20 верстах от нас врага, а мы пойдем в милицию. Довольно нам позорно скрываться, а теперь когда его надо добивать, пойдем в тыл прятаться за бабские юбки. Большой был галдеж на том собрании. Отряд, который был не менее 100 человек, разбился на две части – фронтовиков и милиционеров. Фронтовики ставили задачей обезоруживание милиционеров, так как они идут от нас в тыл, им винтовки не нужны, а мы идем на фронт, значит они нам необходимее. Часть винтовок была выпрошена, часть выкрадена, но все-таки все винтовки не взяли. Из моей старой группы в милицию ушло 3-4 человека, которых честь честью обезоружили.
На другой день в ночь милиция уехала и мы фронтовики остались. Стоял вопрос о выборе командира, руководства. Указаний никаких Лещенко из Кустаная не привез, и так фронтовики разбились на Стефеевщину и Мочалковщину. На собрании я опять выбираюсь командиром. Брат Степан – как мы его назвали – «адъютантом Стефеева», взводными Гейко, Гончаров и Рыбакин, тоже все взводные входят в отрядный совет. Моргунов каптернариусом, Никальченко хозчастью. Здесь же, после общего собрания советом поставили ехать ночью же в разведку на Лихачевский поселок с целью снятия казачьей заставы. Было взято три пары самых лучших лошадей отряда. Еду в разведку со своим адъютантом Гейко, Гончаров, Батуринец, Радаев, Дьячук и еще другие. Нас собралось человек 12. Подъехали к Лихачевскому поселку, там у мельниц бросили лошадей с кучерами, а сами спустились в балку по которой зашли в поселок. Дьячку был из Лихачевского поселка и был послан лазутчиком к своей жене, узнать есть или нет казаки в поселке и где находятся. Он вернулся и сообщил, что казаки есть, человек 25, и ночуют у одного жителя. Стали совещаться. В это время раздалось два выстрела со стороны, где находились казаки. Хотя их было больше, но доказать своим ребятам путем довода при наличии хорошего вожака Дьячука во чтобы то ни стало снять казачью заставу. План действия был таков: подойти по канаве с задов и выведать, где находится часовой, снять такового, а потом зайти в избу с наганами и бомбами и скомандовать «руки верх и не с места». Проект был одобрен, и пошли один за другим тихонько за вожатым, все время соблюдая мертвую тишину. Таким образом добрались до канавы усадьбы.
Подошли близко к дому, где были казаки. Часового не видно, атаковали дом и на стук в дверь вышел хозяин, который сообщил нам, что казаки уехали с час или полчаса назад, взяв у него лошадь, послали за своими подводами, а их в условленном месте их не оказалось. Пришлось подводы взять в сельуправлении, выслав ночью обратно в свою часть заплутали и подъезжая на рассвете к своему поселку с противоположной стороны, на свету встретились с неизвестной частью войска, которые пошли на нас в атаку. Оставив подводы в лесу с одним товарищем, а сами россыпью разлеглись на опушке «Куликовских околков», решив до последнего патрона сражаться. Вся эта история произошла потому что плохо было видно друг друга. Когда цепь и конница подошли шагов на 200, в этот момент узнал по лошади своего товарища Куцевалова. Окрикнул его по фамилии, который отозвался и при разговоре выяснилось, что наши собственные подводчики, услышав 3-4 выстрела, струсив, ускакали. Приехав в отряд, передали, что в Лихачевке сильная перестрелка. Сбулгачившись весь отряд и часть крестьян поселка поехали к нам на выручку. Ввиду этого чуть и не получилась междоусобица. 3-4 выстрела, получившиеся услышанными возчиками были ввиду того, что причиной их стал мирской бугай, который на оклик часового казака не отозвался и чем сбулгачившаяся казачья застава уехала, оставив в поселке Каргалинске заставы в 15 человек для охраны Убаганского моста виде авангарда, с остальными товарищами занимаю поселок Лихачевский. Оттуда связываюсь со степной бригадой, командиром которой в то время, кажется, был Нейман. И с этого момента входим в подчинение Степной бригады, который находился вроде бы в поселке Кольцовке. Через два дня решили снять казачью заставу в Степанкуле. Хотя и был приказ занимать пока поселок Лихачевский. Взяв с собой человек 13, поехали в Степанкуль, пробираясь логом, подъехали ближе к поселку. Часть товарищей была пущена в обход поселка со стороны Ново-Алексеевского, где стояла большая часть казачьих войск. С остальной частью поехали прямо на поселок, пробираясь логом, не доехали 2-3 километра, как нас заметил часовой заставы и они бросились бежать. Нами было захвачено 8 человек казаков в плен и 7 лошадей, одна лошадь была убита под нами.
В это время мною оставленная застава в поселке Каргалинском под командой Мельникова с содействием местного старосты С.Мочалкина на квартире у гражданина Моргунова остановилось 11 человек вооруженной казачьей разведки. Воспользовавшись их чаепитием, пробравшиеся по задворкам наши товарищи, проникнув во двор и ворвавшись в квартиру заставили казаков поднять руки верх и взяли их всех в плен.
Через 2-3 дня после снятия казачьей заставы в поселке Степанкуле, нам было приказано бригадой занять поселок Анненский – стратегический пункт перехода через реку Убаган. Это было в то время когда велось наступление на Семеновку и Лаврентьевку.
По получении приказа, взяв с собой человек 60, поехал наступать на Анненский поселок. Казачьих войск не было, застава, увидев нас, сбежала и мы без боя заняли поселок. Оставив свою заставу, я с товарищами вернулся в Лихачевский, а оттуда на утро взяв своих людей в обоз поехали на Анненский. Выслав взвод Рыбкина вперед в разведку пустил по бокам разведку человек по пять, тоже оставил арьергард, охранять тыл. Отряд с пехотой был человек 125. Недоехав километров 5-6, вдруг прискакал товарищ и донес, что Анненский занят казаками. Одновременно доложил что взводного Рыбкина взяли в плен. Случилось так, что он взяв с собой человека три, выехал вперед своего взвода. Заехал спокойно в поселок и налетел на казаков. Нашу разведку казаки издали приняли за простых людей, то есть казахов, так как в моем отряде во время движения винтовки носились не через плечо, дулом к верху, а через плечо на ремне на весу, дулом вниз на правой стороне, что давало большее удобство стрелять с лошади во время разъездов по казакам, в большинстве случаев принимали наших разведчиков за казаха или крестьянина. Таким образом подъехав вплотную к казакам в Анненский поселок переспросив кто с какой части ребята видя, что дело плохо, повернули лошадей и хода, казаки дали залп и убили лошадь под Рыбкиным, взяв его в плен. Потеряв товарищей и не зная о судьбе своей оставленной заставы, весь отряд был пущен в наступление на поселок. На нас был открыт пулеметный и ружейный огонь, пришлось спешиться. Благодаря ровной местности далее наступать было нельзя. Мною было дано приказание отступать. Казаки сотни две пустились на нас в атаку, но заняв балку Карамурза-сай, задержав своих людей, казаки все-таки пока доскакали, у них образовалось две группы: как покажется группа на пригорке мы открываем по ним огонь, и казаки с лошадьми летят кубарем, чем самым отбили атаку. Было скомандовано на лошадей и мы пошли в атаку, выскочили на бугор и увидели. Что из моей пехоты человек пять сдались в плен и их гонят казаки. Скомандовал вперед и сам бросился первым поскакав ближе к гнавшему наших ребят. Отбил своих ребят и крикнул им, чтобы они бежали к своему обозу. В это время весь мой отряд пошел в атаку, частично доходило до сабельных схваток. Я же отбивая своих ребят оказался в кольце казаков, но благодаря бомбе и резвости лошади во время подскакавших товарищей и брата Степана, Гончарова и других, мне пришлось вырваться из казачьего кольца. Когда подогнали казаков к поселку Анненскому, то из поселка посыпались залпы и казаки шарахнулись в сторону как дождь. Бой закончился в нашу пользу, казаки были так разбиты, что впоследствии выяснилось из рассказов казахов и Святогорских крестьян, что они ночью, подъезжая к своим частям с противоположной стороны открывали огонь свои по своим, а также выяснилось, что у казаков много раненых было, и вместо того, чтобы попасть в Святогорку по направлению в Карасуль, попали в поселок Жолтаган.
Рыбкин был увезен тут же как началось наступление нашего отряда. Его направили в штаб Карасуль – откуда он был направлен в Атбасар, но ему удалось сбежать. А застава наша, когда наступали казаки, то они вместо того чтобы отступить или бежать в наш отряд, они бежали в Чайковский отряд в Поповскую роту, которые занимали в то время Больше-Чураковский поселок, и который вышел нам на подмогу, зная о том, что наш отряд должен наступать на Анненку с двух сторон, что и получилось удачно. Нами было убито несколько казаков и взято в плен и казаки и лошади. Нами было потеряно в этом бою 3-4 лошади и взят в плен казаками Рыбкин.
В этот момент на участках Семеновском и Лаврентьевском тоже получилось неудачное наступление наших войск, что пришлось нашим частям правого фланга отступить безрезультатно не взяв ни Семеновки ни Лаврентьевки.
Из моего отряда человека 2-3 вместо того, чтобы пойти в контратаку, увидев, что я нахожусь окруженным казаками, бежали в Кустанай и сообщили, что отряд Мочалкина на голову разбит, на наших глазах сам Мочалкин был зарублен казаками, а также сообщили, что Зуевский и Лихачевский поселки заняты казаками.
Неудачным наступлением правого фланга и полученное сведение о разбитии моего отряда на левом фланге, чем самым в Кустанае была создана паника и началось эвакуирование на станцию.
Мною же был занят поселок Анненский и охранялся переход через реку Убаган, на другой день после занятия поселка Анненского был получен приказ из бригады наступления с ротой Попова и командой Чайкина на Семеновку с северной стороны.
Приехав ночью в Больше-Чураковский поселок, где находилась Попова рота и команда Чайкина и здесь я впервые получил от армии несколько белых винтовок новых и тысяч три патронов.
Выступив по направлению указания бригады проехав несколько километров навстречу нам прискакал вестовой бригады, который вручил нам приказ о том, чтобы мы заняли свои места – поселок Анненский, так как казаки разбиты, были стянуты все отряды как то: Лагошин, Карпенко, Фокина и других. Я занимал свою позицию до снятия вновь организовавшегося из партизанских отрядов 1-го кустанайского полка. Эта организация происходила приблизительно в октябре или ноябре 1919 года. И с этим полком пошли в наступление в Житикару через поселок Шаракульский, где встретились с отрядом Кучерова.
Из поселка Шаракуля наш полк отозвали в Кустанай на отдых и переформирования полка. В полку я был командиром 4-го эскадрона, один взвод моего эскадрона был на связи между Шаракулем и Кустанаем.
Доехав до Семеновки наш полк, где простоял около недели в одну прекрасную ночь нас обезоружили, за что обезоружили мой эскадрон, не знаю, но знаю одно, что Лагошин – командир полка, не поладил со своим 1-м эскадроном, просил людей из моего эскадрона для замены комсостава, но из моих людей никто на это не согласился.
ГАКО Р-1 Оп.1 Д.13
Продолжение будет здесь же