| Гость |
Комментарий добавлен: 06.01.2011 14:09
Хлеб решающий
Конец сентября. Кустанайская тьмутаракань. Каша сыплется с неба уже сплошняком, без окошечка: не снег еще, но и совсем уже не дождь. Комбайн уперся в черную волну космато перекрученных колосьев. И возле жатки яростно толкаются два толстых мужика в солидных “габардиновых” костюмах.
— От имени обкома говорю: коси прямым подбором!
— Тьфу на обком! Коси на свал, Иван!
Комбайнер тихо курит на мостике. Равнодушно взирает на этот начальничий лай.
Вот такой портрет жатвы целинной всегда “первым планом” рисует мне память.
Привычка молиться на баррель, мечты о новых фурах со шмутьем из Поднебесной, да тот тревожащий огонь, что полыхает на чужих подворьях. Следя за этими знамениями времени, мы чуть не проглядели юбилей казахстанской целины. А ведь прошло уже полвека с той поры, как начала размашисто и густо заполняться одна из самых ярких, самых непростых страниц — не только советской истории, всей биографии Евразийского материка.
Нет, целину не сочинил Хрущев на пленуме ЦК в 54-м. За четверть века до того составилась комиссия в Кремле. Она определила: 50 процентов новых зерновых хозяйств Советского Союза будут создаваться в Казахстане. При Сталине плуг отнял у последних евразийских прерий еще почти полтора миллиона гектаров. “Целик” резали и во время войны, когда вся Украина была под врагом.
Но то были лишь пристрелки ко всей акватории царства жусана. И вот вскричала в тамбуре гармонь про то, как “едут новоселы”. И за два года только в Казахстане распахали 20 миллионов га дремотной, девственной земли. (Еще пахали на Алтае, по сибирской Кулунде, пытались ставить плуг в тюменские болота.) В 56-м собрали первый казахстанский миллиард пудов пшеничного зерна — в десять раз больше, чем здесь прежде брали. (При этом на корню погибло вдвое больше: взять весь тот урожай не находилось сил.)
Почти на сорок лет целинные поля составились в одну из самых главных тектонических платформ всей жизни Казахстана. На ней приобрела республика не только триста миллионов тонн отменного зерна (нет равных на свете тургайской пшенице), но и науку новую и три ордена Ленина. Почвозащитную систему земледелия по академику Бараеву поныне применяют пятьдесят стран мира. А ордена и нынче помнить не грешно — их не украли казахстанцы, заслужили.
Изменился не только ландшафт. Изменились и образ, и уровень жизни людей — коренных степняков и приезжих, которых осело тут более двух миллионов. И был там хлеб. И были там же — песни. Не только у Олжаса в тех полях они вдруг рождались, как сами собою. Целина диктовала масштабные рифмы и образы. Ведь с нее стартовали ракеты, как сестры на брата, похожие на литое зерно. На ней в один замес ложились пыль космических дорог и пыль из-под комбайнов, она, как тигель, плавила черты национальных качеств и характеров ста наций и народов…
На ферме совхоза “Красноармейский” не пахло навозом, там, во владениях Давида Бурбаха, улыбались не только механизаторы, но и коровы. В Карабалыке рассказал мне кряжистый директор, как спичкой сгорел кустанайский вокзал, когда, высыпав из эшелонов “целинных”, схватились там насмерть блатные различных “мастей”. А Довжик из “Шуйского” одной фразой припечатал все пыльные бури и жуткую засуху всю:
— Такие трещины явились, на полях — я в одну обронил как-то гаечный ключ — недостал, проглотила, как прорва…
Вот в этой совхозной конторе дикарь из эшелона “новоселов” дуплетом застрелил директора в упор. А здесь сгорел Евгений Оганезов, успев спасти от взрыва бочку ГСМ. Вот это поле двадцать лет пахал герой реального труда. А тут, где “Волга” во дворе и звезды на воротах, жил славно просто “маячок”, передовик, придуманный пропагандистами обкома. Казах Демеев на любых прокосах обгонял тех самых немцев, у кого “в жилах или бензин, или масло машинное, только не кровь”. А легендарный армянин Балян один менял колеса “КрАЗа” побыстрее, чем конкурент-хохол с тремя помощниками вместе (хоть сам Балян был ростом чуть повыше колеса).
Хлеб целины легко людей одним народом делал. После комбайнов дети собирали колоски. “Оставленный валок — он как ребенок брошенный”, — то не парторг какой-нибудь сказал, а повариха из тургайского совхоза имени Гастелло. И многим нашим нынешним “бастыкам” влетает нынче в головы седые по ночам тот шорох бесконечного зерна на полевом току, студенческая молодость и “хлебные семестры”.
Целина очень долго была индульгенцией от любого греха, была заплаткой на сквозной дыре советской экономики. Под барабаны отправляя новые отряды в Казахстан, Союз одновременно и тайком слал корабли в Канаду, в США. И при “первоцелиннике Хрущеве” вдруг стала моя мать, кассирша в тихой булочной, большущею персоной: до хлебных карточек в Новосибирске все же не дошло, но очередь безумную у кассы мамы — помню…
В конце августа 73-го года я сел в “уазик” на окраине Усть-Камня. И в нем же через семь недель подъехал к самолету в Кокчетаве. Поездка называлась экспедицией газеты — “Хлеб решающего”. В той пятилетке каждый год имел свой код: “определяющий”, “решающий”, “завершающий”. Напутствовал тогда нас сам министр. Он, Михаил Георгиевич Моторико, сказал вослед словами древней лоции, буквально: “Пишите только то, что видите, не врите, ребятишки, ничего…”
За семь недель мы передали тридцать тысяч строк в газету: в пакетах через летчиков, по телефону, иногда по телетайпу. Сейчас порой в альбоме их просматриваю бегло. Наивно, романтично чересчур? Само собой, конечно же, конечно. Вранья там нет на грамм — вот это точно. Ведь врет лишь тот, кто точно знает правду. Всей правды казахстанской целины (с отвозом семенного ради “миллиарда”, с гибелью людей, буртов и техники, с приписками и чемпионами страды по разнарядке из обкома), всей правды той “суммарно” ведь никто не знал. Ее по ломтикам мы узнавали из бесед с “волками” — не только землеробства, а профессии своей. Таких учителей вовек не соберут в одной аудитории журфаки. А целина их собирала запросто, уверенно, легко. Анатолий Стреляный и Юрий Шакутин, Юрий Черниченко и Петр Скобелкин, Сережа Смородкин да Игорь Кабак — репортеры от Бога, писатели-экстра…
Конечно, был девиз негласный — “Хлеб все спишет”. Конечно, эта утомительная “битва” год за годом, все эти миллиарды “через пуп” отслаивали на сердце тяжелые вопросы…
Но я от этой самой экспедиции уж навсегда “уперся” в главное — в людей и в землю казахстанскую, прекраснее которой больше в жизни не искал.
Я увидел тогда свой решающий хлеб. Тот, который растет в тишине, равнодушный к приказам и лозунгам. Но который выносит всегда окончательный приговор — и времени, и жизни человека. “Клянусь хлебом” — вот самая сильная клятва в Евразии. Ее на казахстанской целине услышав в первый раз, применяю ту клятву в особенных случаях. Применяя — Всевышний свидетель — держу… Олег КВЯТКОВСКИЙ "Дружба народов" 2007 №6 |
| Гость |
Комментарий добавлен: 01.01.2012 22:58
Да будет свет.., для хлеба. |
|
Гости не могут комментировать изображения. Пожалуйста, авторизируйтесь или пройдите регистрацию на сайте. |
