А правда, что вы немцы?

Воспоминания Альберта Александровича Нидерера. "Костанайские новости" от 9 августа и 13 сентября 2011 года

Эта, по сути, автобиография была составлена из писем, отправленных Альбертом Александровичем Нидерером (род. 1 янв. 1923 в Царицыне) из Дрездена в Костанай по электронной почте примерно с конца августа 2010 по июнь 2011 года. Таких писем было написано более ста семидесяти. Вся редактура состояла в том, чтобы расположить материал хронологически и разбить его на главы. События описываются начиная с 1941 года. Во время работы над мемуарами Альберту Александровичу было уже восемьдесят восемь лет. Примечательно, что в столь почтенных годах автор сохранил совершенную ясность ума, свободу изложения и завидную память (текст печатаем с сокращениями).

В Армавире я, как обычно, пошёл в школу, в десятый класс. Теперь нас, мальчишек, стали частенько вызывать в военкомат – очевидно, готовили защиту для города. Мне кто-то рассказывал, что позже, когда нас уже не было, а немец подступал к Армавиру, моих одноклассников вывели на оборону, и они все погибли. В один из таких дней, когда я был в военкомате, прибегает дядин ученик Роберт и требует:

– Немедленно иди домой!

Я разволновался:

– Что случилось?

– Дома узнаешь...

В голову лезли разные мысли, но спокойствие возобладало. Дома тётя сказала:

– Приходили из НКВД и предупредили, чтобы через неделю мы были готовы к выезду.

Вот тут дядя и захлопотал. Мало того что надо было рассовать все вещи по знакомым – следовало ещё и собраться в дальнюю дорогу. А вот куда – никто не знал. Дядя достал всем валенки, тёплые вещи; мы запаслись продуктами. Прождали целый месяц.

Стоял октябрь 1941 года. И вот нас погрузили в телячий вагон, мы заняли в нём один уголок – удобств не было – и поезд тронулся. В этих вагонах окон не бывает, только четыре маленькие форточки. С нами ехало ещё семей десять-пятнадцать, а вообще это был длинный состав. Постепенно стали привыкать: мелькали поля, города, посёлки. Ехали, конечно, c остановками, на которых люди разогревали пищу. Стали приближаться к Сталинграду. Комендант поезда попросил:

– Пусть кто-нибудь опередит наш эшелон и на попутных проберётся в Сталинград: надо запастись хлебом.

Попросили и меня, и тётя дала согласие. И мы вдвоём c одним мужчиной на попутных добрались до города тёмной ночью. Вышли из вокзала и хотели пройтись по улице, как послышалось щёлканье затвора и окрик:

– Кто идёт?

Мы повернули назад, и так дождались до утра. Забрезжил рассвет, и мы двинулись где-то вдоль набережной Волги.

И я узнал этот дом, вот и подъезд... Стучусь. Открывает тётя Оля, жена дяди Роберта. Я стою у порога, дальше меня не приглашают. Из второй комнаты выглянула и исчезла жена их сына Ираида. Я объяснил:

– Завтра приезжает наш эшелон, там тётя Настя и дядя Коля!

– Я приду...

Мой напарник получил хлеб на весь состав и отправился по делам, а я остался караулить полученное добро. Затем меня навестила тётя Оля, и мы поговорили. Потом она пришла только на следующий день утром, когда прибыл эшелон. Была встреча. Хлеб-то нам раздали, а тётя меня и упрекнула:

– Мог бы и булочку прихватить, лишней бы не была.

Да, во многих делах я был профаном.

И уже к вечеру поезд снова в пути. Так мы медленно продвигались, и к концу второго месяца путешествия прибыли в Кустанай.

В глубокой степи

...Вот мы и в Кустанае, но это ещё не всё: надо продлить путешествие ещё дальше, вглубь бескрайней казахской степи. Впрочем, живут же и здесь люди! Живут, работают, и для них это нормально. Это их родина. А для нас, вновь прибывших, это стресс.

Из Кустаная мы двинулись на машине дальше, ночевали в какой-то лачуге. Утром я проснулся – степь да степь кругом. Стоят сани и два верблюда. Мы с тётей поудобней устроились, а сани ехать не хотят, несмотря на грозные понукания казаха-води­теля. Знали, видимо, знали, что и нам туда не хочется. Но вот пришёл главный «диспетчер», поменял местами верблюдов, и как ни в чём не бывало «машина» тронулась.

На третьи сутки от начала пути прибыли в «страну чудес», посёлок Урицк. Устроились мы на квартире в русской семье, снимали комнату. Дядя чинил часы – этим и жили. Правду говорят: что ни делается – всё к лучшему. Много позже мы узнали, что на месте нашего дома в Армавире осталась только воронка от бомбы.

В Урицке я пошёл в десятый класс, но учиться пришлось меньше месяца. Уже в январе 1942 года я получил повестку в военкомат – меня призывали в трудовую армию.

А почему рогов нет?

Вы спрoсите, какое было мое ощущение? А вот никакое, странно ведь? И так до конца срока – жизнь поглощала все эмоции....

До Кустаная пешком шли три дня. В пути прохудился валенок. Я натолкал его соломой. А один такой же мобилизованный, Цвирнер, шёл в хромовых сапогах при двадцатиградусном морозе. Он говорил:

– Самое главное – нельзя останавливаться!

Отправки ждали долго, где-то около двух недель. Наконец нас поместили в товарняк, и поезд тронулся. В окошко я усмотрел – сплошной еловый лес. Урал! На четвёртые сутки мы прибыли в Туринск.Поселили нас в зоне, где раньше были заключённые. Провалялись три дня на нарах, затем этапом пешком двинулись к месту назначения. На ночлег останавливались по сёлам. В одном селе меня старушка спросила:– А правда, что вы немцы?Я ответил, что да. А она тогда переспросила:

– А почему у вас рогов нет?

Всё-таки всесильная у нас в те времена была пропаганда...

«Крайбор»

...Начальником лагеря «Крайбор» был Елисеев. Он, видно, пожалел меня и дал должность статиста. Мой адрес был: почтовый ящик 239/2, Свердловская область, Туринский район, село Санкино, 2-й ОЛП. ОЛП – это отдельный лагерный пункт.Зона – это, прежде всего, колючая проволока. За оградой – бараки, примерно на триста-пятьсот зэков, столовая, санузел, баня и парилка, ну и конечно контора. По периметру зоны стояли вышки: нас охраняли круглосуточно. Вообще-то могли бы не охранять, немцы – народ законопослушный. Умирали, но не убегали. И вольнодумства среди немцев не было. Никто не роптал на тяжёлые условия, скудную еду. Мы не были заключёнными, мы были трудармейцами. А условия содержания у тех и других одинаковые.

Хлеба мы получали 400 граммов утром и 300 граммов вечером. Это я говорю о нашей бригаде, а остальные – по-разному, но не больше 900 граммов. А в миске – жидкая бурда. Два раза в день. Все пять лет я был голоден. От цинги пили настой хвои.Распорядок был таков: подъём в шесть часов, завтрак, развод по объектам: ну, там, повал или на плотбище (место на берегу реки, где бревна связывают в плоты. – Прим. авт.), где готовили лес к сплаву. Лес сплавляли в Туринск на заводы по переработке древесины – берёзу в плотах, так как без сосняка она тонет, а ель – на изготовление взрывчатых веществ. В общем, работали на оборонку.А моя обязанность была всё это фиксировать и передавать в статуправление. Со своими обязанностями я справлялся очень плохо. И молодая сотрудница-статист всё время кричала в трубку:

– Что вы всё время путаете?

Мне это надоело, и я попросил Елисеева:

– Переведите меня на другую работу...

Но тот мудро парировал:

– Туда ещё успеешь!Хороший человек, век на него молиться буду, хоть и энкавэдэшник.

Бакарюка

Так прошел год. И тут поползли слухи, что нас, возможно, переведут на Бакарюку. Слава о ней шла плохая – люди, говорили, там мрут, как мухи. А мне и здесь досталось: стал опухать, но мне давали дополнительный паёк, и я поправился. Переезжали мы уже в январе 1943 года.Прибыли на Бакарюку под вечер. На душе, конечно, было неспокойно. И вдруг вызывают меня в контору:– Ты идёшь в подчинение к мастеру Велижанину!Я, честно сказать, сначала ничего не мог понять, ведь здесь меня никто не знает. А потом оказалось, что приехал Елисеев, и многих крайборовцев устроил, так сказать, на «тёплые местечки». Так я оказался в четвёртом взводе, в бригаде Лампардера, десятником, то есть приёмщиком леса.На следующий день я вышел с бригадой на место работы. Что меня удивило – явилось всего десять человек. Бригадир пожаловался:– Всех довели до такого состояния, что работать не могут!В лесу было красиво. Стоял сильный мороз, а вокруг высокие берёзы и снег, снег кругом! Как будто попал в сказку...Но красотой сыт не будешь. Я стал думать, что же предпринять. Когда составлял наряд, применил одну хитрость, которая позволила нам получать большую порцию хлеба. От постоянного недоедания люди были доведены до полного истощения. Видимо, были такие указания – морить и морить. А теперь представьте, что если бы хорошо кормили да выполнялась бы норма? Разве это не было нужно Родине для скорейшей победы? Как-то всё это не склеивается. Что, среди руководства были вредители? Да об этом и подумать тогда было страшно! Но потом мы слышали – многих арестовали.Пусть не складывается впечатление, что я только лес принимал – я много работал, заготавливал дрова на зиму. Это так: попилякаешь целый день, затем надо всё нарубить и сложить в штабель, а норма-то пять кубиков!

* * *

Наступила суровая зима. Мы работали на реке и готовились к весеннему сплаву берёзы. Идти до места работы километров пять по реке, а ещё работать надо! А на обед, как в насмешку, тарелка жиденького супа с двумя-тремя ломтиками турнепса.Так довели народ, что к весне 44-го поползли слухи – отправят кого-то за посылками в Кустанай. В этот год за посылками поехал Зайферт. Привёз, надо сказать, всем. Письма-то мы получали регулярно, а посылку я получил всего один тот раз. А в 45-м году за посылками отправили коммуниста, Петра Миллера. Рассказывали, что его видели на вокзале, и он, пока все посылки не съел, в Бакарюку не возвращался. И ничего, замяли.Самыми тяжёлыми для нас были 43-й и 44-й годы. В зимние месяцы много погибло немцев, почти все они были с Поволжья. Говорили, что выбрасывали пачками, а где хоронили – не знаю: я с раннего утра до позднего вечера на работе был. Вот тут надо было бы подумать, как увековечить их память. Поставить в честь погибших немцев-трудармейцев памятник в Бакарюке... 

http://www.kstnews.kz/index.php?a=9932