• Narrow screen resolution
  • Wide screen resolution
  • Auto width resolution
  • Increase font size
  • Decrease font size
  • Default font size
  • default color
  • red color
  • green color
KOSTANAY1879.RU | Костанай и костанайцы! | Портал о городе и жителях

Я жизнь разведаю

Печать E-mail
Автор Administrator   
18.02.2020 г.

Стихи Евгения Букина

 

Издательство «Жазуши» - 1967

 

«Я жизнь разведаю» - третья книга стихов Евгения Букина.

В стихах Букина предстают преображенная целина, ее люди, природа родного поэту края. Характерно, что природа у Евгения Букина существует не сама по себе, а активна, помогает глубже осмыслить сущность человеческих деяний, красоту духовного мира труженика-созидателя.

 

Кустанайский триптих

 

1

О край контрастов! –

Солонцы да глина,

За синим редколесьем – чернозем.

Здесь каждая грошовая лесина

Ложилась с кровью

В строящийся дом.

И рос он, Кустанай, полусаманным,

К горе рекою намертво прижат,

Где, как верблюды сытые,

Барханы,

Устав в пути,

Да времени лежат.

А ночь медведем под забором ляжет,

Забрешут в подворотнях кобели,

И вдруг тебе покажется

Тотчас же,

Что жизнь ушла

На самый край земли.

Сорвись туда!

Вокзал в потемках тонет,

У паровоза глаз огромный рыж…

Тупик… Тупик…

Ну, черта ли в погоне,

Далеко ли по шпалам убежишь!

И заметает тощую от жажды

Сирень

Слепой безжалостный песок.

Таким мне и запомнился однажды

Ты,

Ссыльных поселенцев городок.

 

2

Как в омуте, все вертящем,

До боли все знакомо:

По кругу – ночь,

По кругу – новый день.

И на санях

На пленумы обкома

Еще спешат из дальних деревень.

 

И я кричу, рванув рубахи ворот:

«Эй, прошлое, -

На рельсы головой!»

Да думал ли,

Степной заштатный город,

Ты чести удостоиться такой?

 

Тебе купцы пророчили по пьянке

Судьбу Чикаго, бойню осветив

Где бычий рев

Рязанские тальянки

Уже целинный пробуют мотив.

 

Снега хоронят темные деревни.

А мне сдается: много-много лет

Не тыщи – миллионы

мощных мельниц

Мукою засыпают белый свет.

 

И на пустынных улицах горбатых,

Под эшелонный рвущий перестук,

На тракторах

Партийные ребята

Ломают на куски знакомый круг.

 

И вот, водя указкой в дальней

                                                    школе

Ученики, романтикой больны,

Тебя находят,

Город на Тоболе,

Широкие ворота целины.

 

3

Дождь по-хозяйски город чисто

                                                       вымыл,

Заря вдоль улиц, как река, плывет.

И я шепчу твое, мой город, имя

И вижу, как светлеет горизонт.

 

Там, далеко,

Пшеница цвета бронзы

Бьет в солнце и бушуя и светясь.

Идут машины,

И в асфальт колеса

Впечатывают елочную вязь.

 

Целинный хлеб.

Давным-давно не первый.

Он в песни лег и в музыку кантат.

Под ним, литым,

Мостов стальные фермы,

Как от армейской поступи, дрожат.

 

Целинный хлеб…

В цветах, одетый в камень,

Встаешь ты, город, в трудной

                                                тишине.

Да будет жить

В тебе людская память

О тех,

Кто отдал сердце целине!

 

Земляк

Опять глаза мои отвыкли

От улиц голой прямоты,

Где в палисадах зреют тыквы

И мальвы –

Сельские цветы.

 

А у околиц, в дымке синей,

Как жар, пшеница горяча,

И в двух шагах –

Сильней, чем иней –

Сверкает солью солончак.

 

И город мой в огнях вечерних,

Асфальта черного струя,

Я твой до дней своих последних,

Во мне, как кровь, судьба твоя.

 

Во мне и звон листвы опавшей,

И туфель модных топоток…

Я счастлив, право, слишком даже,

Да только как же без тревог?

 

Ведь радость мне не в радость,

Если

Вдали от пыльного шоссе

Не затоскую чьей-то песней,

След не оставлю по росе.

 

Она не та,

Когда не рядом

Волна колосьев ослепит,

И я не сделаю, что надо,

Что мог бы сделать для степи.

 

Земля, земля, в наряде зимнем

И с паутиной на стерне,

Твоя судьба – моя отныне,

Ты навсегда моя,

Во мне.

 

Песнь хлебов

На краю земли,

Над дальним лугом.

Солнце вспыхнуло чертом-кочетом,

Заиграл ветерок упругий

На колосьях,

Как гуслях звончатых.

 

Степь глядит,

Молчит в удивлении.

И на травы ступаю глуше я,

Вместе с выспавшимся селением

Песнь хлебов созревающих

Слушая.

 

Яблоко

Поезд несмел и робок,

Поезд берет слегка;

Лавка ложится под бок,

За голову – рука.

 

Сонно вагон качает,

Круче колес раскат;

Трое парней вздыхают,

Трое парней молчат.

 

Вынесся берег дальний,

Как поворот тропы;

Смолят цигарки парни,

Хмурят крутые лбы.

 

В дымке закатной колки,

Неба накал багров;

Да острия иголки

Сужены шесть зрачков.

 

Видно, пришла какая

К этим троим беда.

Едем.

Молчим.

Бывает

Всякое в жизни.

Да.

 

Парень, поднявшись, стонет,

Клонится головой.

Вспыхнуло на ладони

Яблоко у него.

 

Круглое, будто солнце,

Красное, как заря,

Тронь его –

И взорвется

Ядрами янтаря!

 

Щелкнул упруго ножик,

Хрустнула больно плоть,

Стынет на тонкой коже

Сладких капель тепло.

 

Семечки парень выбрал,

Бережно сжал рукой;

Дольки легли четыре,

Каждому –

По одной.

 

Что же стряслось, ребята?

Или у всех на виду

Не поделим, как надо,

Поровну вашу беду?..

 

На полустанке темном,

Слова не обронив,

Парни сошли,

Где скромно

Совхоза цвели огни.

 

Эх, целина-планета!

Помнится крепко мне

То развеселое лето,

Первое на целине.

 

В окна косится месяц,

Поезд берет смелей;

Еду уже сквозь десять

Трудных горячих лет.

 

От горизонта косо

Скорость несет рассвет,

Ветер метет с откоса

Бело-розовый цвет.

 

Юность моя седая –

Новой земли любовь,

Нету конца и края

Буйству твоих садов!

 

Может, не так, а верю,

Думаю, руки сцепив:

В кипени белой деревья –

От семечек тех

В степи.

 

В ночном

Синее мерцание озер.

Луг пропах цветущей медуницей.

Над землею трепетный костер

Плавно машет крыльями жар-птицы.

Шевельнулась в заводи звезда –

Стригунок всхрапнул,

Косясь пугливо,

Зазвенела каплями вода,

С теплых губ срываясь торопливо.

С высоты безмолвной Млечный

                                                       Путь

Сыплет пыль алмазную в покосы.

К огоньку поближе отдохнуть

Конюх подошел седоволосый.

Он слегка костер поворошил –

Сразу искры густо зароились.

И от них как будто

Камыши

Утренним туманом задымились.

 

И сердцу тесно…

Плотва торопится на нерест,

Спешат к гнездовьям журавли.

И потянулся

К солнцу вереск

Зеленой строчкой из земли.

 

Весна!

От века и навеки

Природой так заведено:

Из берегов выходят реки

И с ними –

Чувства заодно.

 

Свадьбы

Ночь бледна от черемухи,

Как невеста сама,

Манит томными вздохами,

Посводила с ума.

 

Ох, хмельна же, беспутная!

Белый свет без труда

До того перепутала,

Что беда –

Не беда.

 

Соловейко-соловушка

Вьет гнездо по весне…

Закружилась головушка,

Словно все в полусне.

 

И гульба за воротами

Носит улицей смех,

Туфли девичьи модные

Как ударят…

- И-эх!

Ты ходи за мной, ходи.

Личиком я писана.

Да не жмись, милок, к груди –

С тобой не расписана.

 

Ваня в круг,

Ногою – топ,

Чуб начесанный на лоб;

Гаркнул, рявкнул, что медведь,

И петух без времени

На насесте начал петь –

Прямо представление!

 

- Не дразни меня, не надо,

Не дразни, пожалуйста:

Унесу, смотри, в бригаду,

В сельсовет не жалуйся.

 

И пошел частить вприсядку,

Что земля-страдалица

Под размером сорок пятым

Так и прогибается!..

 

Сердец и душ сумятица,

Эх, ночка коротка!

Разгладит складки платьица

Дрожащая рука.

 

А там,

Поближе к осени,

Свезут зерно с полей.

Обряженных колосьями

Сорвут в галоп коней.

 

Помчатся сваты дошлые –

Лишь пыль да гик окрест, -

Звеня в карманах грошами,

Раскупать невест.

 

И надобно, не надобно,

А пей и пой, друзья!..

В угаре буйном свадебном

Зайдется степь моя.

 

Балладе об асбесте

Джетыгара,

С тобою, понаслышке,

Я был знаком давным-давно.

И вот

Бегут навстречу буровые вышки.

Как люди из распахнутых ворот.

 

Как будто кто-то сбил замки,

                                           запоры,

Развел руками сильными беду

И выпустил в безмолвные

                                       просторы

Внезапно окрыленную мечту.

Да так ли?

Нет!

Надгробья предков помнят

Степную ширь, сожженную дотла,

Где на исходе солнечного полдня

Белее снега роза расцвела.

Вокруг трава от жажды вымирала.

Степь облетали птицы стороной.

Она - жила,

Дивя людей немало

Невиданной и гордой красотой.

Но хан,

Избрав удобную минуту,

Как беркут, щуря желтые глаза,

Чтоб ей не поклонялись, словно

                                                         чуду,

Сжечь тюленгутам розу приказал.

Ее огнем пытали –

Не горела.

Рубили злобно саблями сплеча, -

Она тянулась к свету хрупким

                                              телом,

Нагая, словно боль,

Кровоточа.

Тогда по ветру в бурю разметали

Семь легких,

Как дыханье, лепестков

И, чтобы пастухи не отыскали,

Насыпали семь каменных холмов…

Да разве поравняться с былью

                                                сказке

Наивной поэтической поры,

Когда они,

Той белой розы краски,

Цветут в огнях ночной

                                    Джетыгары!

И буровые вышки,

Вышки,

Вышки,

Пленив собою степь мою окрест,

Возносятся, как славы обелиски

Геологам,

Открывшим здесь асбест.

 

***

Мне по душе,

Ей-богу, по душе

Картина будней прозы:

Саманный угол поднял на ноже

Разгневанный бульдозер.

 

Взревел, дрожит,

Еще рывок – в упор,

Трещат стропила сухо.

И рухнула,

Подмяв гнилой забор,

Смешная развалюха.

 

И тишина,

Такая тишина

На миг пришла на площадь,

Что стало чутко слышно,

Как она

На кране флаг полощет.

 

А он,

Бульдозерист, вошедший в раж,

Размявшись спозаранку,

Хохочет:

- Где валить еще?

Покажь.

Которую землянку!

 

И я смотрю в разбуженной тиши

На город свой весенний:

Как наверстать

Он многое спешит

За все года забвенья!

 

Верблюд

Пригород строительный люблю,

Его бессонные дороги…

Откуда появился тут верблюд,

Такой облезлый,

Длинноногий,

 

С губою колючей и тоской в глазах,

Такою древней и тяжелой,

Что захотелось подойти,

Сказать:

«Ты что, трудяга, невеселый?

 

Иль память всех сородичей твоих

Взяла в кольцо неотвратимо:

Ты видишь цепь

Барханов гулевых,

Ноздрями тянешь запах дыма.

 

Костров кизячных,

Запах южных пальм,

Жуешь типчак сухой и грубый –

Какую от тебя закрыли даль

Дома и заводские трубы?»

 

Он шествовал, спокоен ко всему

И равнодушен,

Будто сломлен,

Весь пригород строительный ему

Базар хивинский не напомнил.

 

Женщина дарит куклу

На цыпочках, как на пуантах,

К витрине приплюснув нос,

Девчушка с капроновым бантом

Влюбилась

В куклу до слез.

 

Ах, куклы,

Какие там куклы,

Какой подобрался народ

В льняных исторических буклях

И в блеске последних мод!

 

Померкли великие сказки

Перед живой красотой –

Бабетты, Яги, Синеглазки

Просятся в руки, домой!

 

И все-таки счастье бывает,

Мир не без добрых фей,

Если покажется маем

Один из весенних дней.

 

Если свершается чудо

Легко на глазах моих,

И трудно понять,

Так трудно,

Счастливее кто из них.

 

Мать

Спокойно смотрят в день

                                     грядущий

Глаза,

Которые не лгут.

Морщинки время вяжет гуще

На белом лбу,

У синих губ.

 

К лицу прижатые ладони.

Они –

Как в трещинах земля,

Когда от жажды нива стонет,

Ни с кем страданья не деля.

В морщинках – радость, скорбь

                                                    России,

В них свет и ночь,

Когда ни зги…

Как это все они вместили,

Две женских маленьких

Руки?!

 

Стихи о революции

Над миром небо штормовое.

И не во сне и не в бреду

Я в этот день

От боя к бою,

Как из огня в огонь, иду.

 

И рот в неистовом оскале,

И смертью меченный сапог

В том самом строгом

Тронном зале

Гремит под самый потолок.

 

А впереди –

Пожары, версты.

 

Не пряча скорбного лиц,

Ночь осыпает тихо звезды

На отстающие сердца.

 

Меня, живого,

Пули ищут,

С ног валит голод, липкий тиф.

Я умирал на пепелищах

И воскресал, все победив.

 

Но вновь обрез кулацкий метил

Из-за угла, тайком –

В меня,

Чтоб не родили степи эти,

Чтоб шла с сумою целина.

 

Меня

Несли, бурля, потоки,

Сорвав плотины створ литой,

И на днепровские пороги

Бросали

С маху головой.

 

Но я – народ,

Бессмертьем венчан,

Неистребим, непобедим.

И сердце биться будет вечно

«У революции в груди».

 

Встреча

Я казахстанец до мозга костей,

Степняк,

Мне близок край родной и дорог,

И если говорю когда про степь,

То знаю,

Как полынный воздух горек.

 

Я знаю цену теплого глотка

Из мутного соленого колодца,

И красоту

Кривого тальника,

И как целинный хлеб здесь

Достается.

 

Но живо, живо русское во мне,

Прошедшее сквозь радость

                                        испытаний.

И потому

Люблю я все сильней

Березу в разудалом сарафане.

 

И что судьба!

Пусть яростно кипит

Вся кровь моя до точки, до

                                        кровинки –

Она спешит,

Навстречу мне бежит,

Раскинув руки над грибной

                                        тропинкой.

И, пройденные позабыв пути,

Стоим в обнимку над речной

                                             излукой.

И плачу я…

Березонька, прости.

Прости, Россия,

Долгую разлуку!

 

Жаворонок

Филин правит свадьбу в темной чаще, -

То хохочет,

То кричит: нахохленный, дрожащий

Жаворонок стынет на снегу.

 

Беззащитный и открытый бедам,

Не найдя проталины сухой,

Бредит он

Полынным горьким летом

Стороны единственно родной.

 

Сколько ж позади тысячелетий,

Сколько позади эпох и вех

Ради тощих кустиков,

Где ветер,

Где вмерзают лапки в талый снег.

 

О, какое сердце надо птице,

Чтоб любви вместиться на века

Той,

Которой солнышком лучится

В дни,

Когда срывается пурга!

 

Обернись теплом, холодный

                                               ветер, -

Пусть ему поется веселей!

И минует песня на рассвете

Ястребиных, словно сталь,

Когтей.

 

Жестокость

Он их ведет инстинктом

                                     изначальным,

Горбатым носом раздувая пыль.

В его зрачках,

Свирепых и печальных,

Блуждает тенью дымчатой

                                          ковыль.

В них теплится закат, еще

                                             оранжев,

Горит роса,

Сливаясь, точно ртуть.

В них – мир,

Каким он был вчера и раньше,

Отзывчивый такой на доброту.

 

И падают копыта.

Мягко. Ладно.

На солончак и в сизую полынь.

Рогач, сопя,

Ведет сайгачье стадо

На водопой в пахучую теплынь.

 

И падают копыта. Густо. Тесно.

Колосья подрезая, как серпом.

И умирает поле бессловесно,

Не разродившись к осени зерном…

 

Густеет синь.

Крик чайки – сонный, дальний.

Озерный плес.

И – шорох, плеск.

 

И тишь.

Десятком фар

Пронзительных, кинжальных

По стаду полоснул густой камыш.

 

Ударил гром

Отрывисто и сухо,

Толкнув рукою длинною под

грудь.

Рогач ввинтился в небо –

И на брюхо

Упал, всхрапнув, -

И больше не вздохнуть.

 

Запахла степь дымящеюся

                                    кровью.

Сайгаки шли на свет,

Как лава с гор.

Пучки пшеницы мертвой в

                                    изголовье

Ложились им,

Расстрелянным в упор.

Ложились им,

Расстрелянным в упор.

 

И мерк тот мир

В глазах слепых и влажных,

Уже противоречьем не томим,

Который был

Вчера еще не страшным,

На доброту отзывчивым таким.

 

Тишина

Есть тишина –

Сильнее грозных взрывов,

Есть тишина,

Когда лежит трава.

Есть тишина,

Как женщина, красива,

Натянута, как будто тетива.

 

И на земле

В немногие секунды –

Тогда

Такие быстрые, как мысль, -

Живое глохнет

И на самом трудном

Нас оставляет для раздумий

                                         жизнь.

Но в этот миг

У речки самой дальней,

Где солнце первобытное горит,

Пройдет табун в густеющем

тумане,

Обронит в травы тысячи копыт.

 

Округа вздрогнет.

Зябко ежась, осень,

Замкнув в природе свой обычный

                                                    круг,

Пойдет с горящим факелом вдоль

                                                   просек

На самую великую из мук.

 

Березы вспыхнут,

Чуткими ветвями

Ловя прощальный птичий

                                        пересвист,

И будут освещать им путь

                                       кострами,

Пока не упадет

Последний лист.

 

Они вернутся…

Такая прямизна восставших сосен,

Зелеными из рыжих ставших

                                              вдруг,

Что забываешь:

Вот она, и осень,

И переделать все не хватит рук.

 

Здесь все полно значенья и

                                         доверья

До пота поработавшей земли.

И пусть в просветы стынущих

                                               деревьев,

Как слезы,

Грусть роняют журавли.

 

Они вернутся, возвещая трубно,

Усталых крыльев сдерживая

                                            дрожь:

Там, на чужбине,

Смерть найти нетрудно,

Любви, что исцеляет, -

Не найдешь.

 

Гроза

В разливе пасмурной зари

Я жду с великим нетерпеньем

Неуловимое мгновенье,

Как новорожденного крик.

И – вот оно!

Ударил язь,

В куге обряд свершая брачный;

Над деревенькой тихой, дачной

Бесшумно

Почка взорвалась,

Еще мгновенье!

Вздрогнул лес,

Земля

В предчувствии счастливом:

Пошли в атаку тучи с ливнем,

Взяв молнии наперевес.

И струи теплые,

Звеня,

Легко входя в сухую почву,

Степь прострочили многоточьем,

Рванули

Кверху зеленя…

Земля досматривает сны.

На полигонах майских мира

Грохочет гром из всех калибров…

Я не боюсь

Такой войны.

 

Над степью встали…

Наверно,

Как положено обрядом,

Не поступясь нисколько стариной,

Большак над батькой

Холм насыпал

Рядом

С казахской глинобитною молой.

Над степью крест и полумесяц

                                                  встали,

И о соседстве странном

Без дорог

Молва пошла, отмеривая дали,

Быстрей,

Чем в проводах электроток.

Мол, христианин,

Рядом – мусульманин:

С какой поры религии сошлись?..

Мы тыщи лет блуждали,

Как в тумане,

И лишь теперь завоевали жизнь.

 

Ак-жаик

Брод искать через реку –

Не бояться воды;

Стан открыт человеку

Из далекой орды.

 

И пути по барханам

Потекли нелегки;

Рады встречам желанным

У костров степняки.

 

Чтобы дружбою жили,

Чтобы все –

                       пополам,

Дочерей приводили

В жены русским друзьям.

 

Привечала Гугниха

Тех красавиц степных,

И печально и тихо

Бился в зори мотив.

 

Плыл он чащей терновой,

Словно боль,

                 словно крик;

Повторялось в нем слово:

Ак-Жаик…

                  Ак-Жаик…

 

И в неистовстве диком

Речку гордой судьбы

И назвали Яиком

Потому,

             может быть.

Гугниха - по преданию, прародительница уральских казаков

 

Тайна

Воздух призрачно синий,

Хор церковный поет:

Петр Тихий с Устиньей

На венчанье идет.

 

Что ж ты хмуришься, зорька,

Заряница-заря, -

Или замуж так горько

Выходить

              за царя?

 

И не вражьим наветом

Не облыжной хулой –

Сушит душеньку ветром

Тайна ночи одной.

 

Во дворце Кузнецовых

Царь гулял-пировал,

На перинах пуховых

Сыт и пьян почивал.

 

Ты слыхала в потемках,

В зоревой тишине,

Как он звал ребятенка,

Сына кликал во сне.

 

Он в бреду разметался, -

Ты слыхала,

                 как он

Емельяном назвался

И донским казаком.

 

Ты гряди, голубица!

Пышет жаром лицо;

Крылья,

           крылья бы птицы

Да взлететь на крыльцо!

 

Да народу поведать,

Что он беглый,

                     не царь…

Что же, словом запретным,

Как набатом, ударь!

 

Под венчальную песню

Сыплют под ноги рожь;

Нет, ты словом запретным

Правду-ложь не убьешь.

 

Быть и воле и доле

За надежей-царем.

Только видится поле,

Только слышится гром.

 

Сердце горюшко прочит,

Видит все наперед:

Соколиные очи

Черный ворон клюет.

Устинья Кузнецова – вторая жена Пугачева

 

Подарок

Отпытали глухое

Приуралье огнем,

Порастает былое

Не бурьяном –

                     быльем.

 

По церквям не к обедне

Медный звон заиграл –

Посещеньем наследник

Осчастливил Урал.

 

Торопись, да не балуй,

Подгулявший народ:

С царским ликом бокалы

Добрый князь раздает.

 

- Как за пазухой, братцы,

У Христа самого

Не живем ли, признаться?

- Ты, казак… не того?

 

- Всем премного довольны! –

Знай орет бородач.

Словно в праздник

                                 престольный,

День пахуч и горяч.

 

А бокал покатился

Из старушечьих рук,

Покатился – разбился,

Не случайно, не вдруг.

 

Морщась, бабонька черный

Плат к глазам поднесла,

По дорожке неторной

К крутояру ушла.

 

Ты, Яик наш Горыныч,

Чиста золота дно,

Три у матери сына,

Было сына давно.

 

Трех у сердца носила,

Трем –

             одна колыбель,

И на старость растила,

И на радость себе.

 

Ты, Яикушка синий,

Помнишь с ней наравне,

Как старшины убили

Большака на плавне.

 

Вы, луга, не забыли,

Как меньшому-то в бок

Сунул острые вилы

Есульский сынок.

 

В полковом лазарете,

Побывав на войне,

То-то мается третий

На чужой стороне…

 

Словно в праздник

                      престольный,

Людный гомон и зык.

- Всем премного довольны, -

Злобно шепчет старик.

Плавня – вид рыболовства

 

***

Ржет буланый в станице,

Глаз лиловый косит,

А казак не проспится,

Не осмотрит копыт.

 

Не с терновника вешний

Цвет летит в тальниках –

На мозолистых,

грешных

Снег, не тает руках.

 

Не цыганка присела

О судьбе погадать –

Гладит рученьки белы

Нежно ветер,

                     как мать.

 

Им, разбитым и грубым

От забот и труда,

Под телегою шубу

Не стелить никогда.

 

Им, крестьянским, покорным,

Молодую жену

В сенокосную пору

Не носить на копну.

 

***

Над тобою эпохи

Сшибались, Яик,

Полыхали сполохи

И мешался язык.

 

Здесь кровавый – не серый –

Пушкин видел рассвет,

Жил с надеждой и верой

В свой народ Махамбет.

 

Здесь не сломленный силой

Пел великий Кобзарь,

За Тукаем ходила

Кличка сытых:

Бунтарь.

 

Слово гнева, печали

И дубье, и свинец

В бурю тоже шатали

В Петрограде дворец.

 

И запретные песни,

Кровь и слезы земли

Лились яростной местью

И в атаки вели.

Последнее обновление ( 18.02.2020 г. )
 

Добавить комментарий


« Пред.   След. »

Из фотоальбома...


Окольздаев Геннадий Александрович


Владимир Витько


1 сентября 2018 года. Школа-лицей №1

ВНИМАНИЕ

Поиск генеалогической информации

Этот e-mail защищен от спам-ботов. Для его просмотра в вашем браузере должна быть включена поддержка Java-script

 

 
 

Друзья сайта

      Спасибо за материальную поддержку сайта: Johannes Schmidt и Rosalia Schmidt, Елена Мшагская (Тюнина), Виталий Рерих, Денис Перекопный, Владислав Борлис

Время генерации страницы: 0.219 сек.