О стычках между казахами и переселенцами

Продолжаем размещать "Сагу о Кияткиных", присланной Полиной Хуртиной

Город Кустанай был экономическим центром большей части Тургайской области. Кроме пшеницы переселенцев, через него поступало большое количество скота, овечьей ордовой шерсти и кожевенного сырья. А обратным потоком в степи Тургая местному населению шла мануфактура. Кожевенные обувные товары, чай, сахар.

Для лучшего и более полного обмена товарами с первых же лет существования города начали работать две ярмарки: Петровская, в Петров день 29 июня, и Покровская, 1 октября старого стиля. На дни ярмарок с юго-западной стороны Кустаная, выше по реке Тобол, вырастал город палаток, юрт и легких ларьков, где были магазины, харчевни, пивные, цирк с клоунами и борцами, балаган-театр, карусели, и большое поле занятое табунами скота: баранов, лошадей, крупного скота, покупатели которого приезжали с уральских заводов и Москвы.

Все ярмарки, как правило, проходили спокойно, но с приездом столыпинских переселенцев были, правда редко, и конфликты. Так, на  Петровской ярмарке 1908 года произошло русско-киргизское побоище, в котором вышли победителями киргизы, а хохлы-русские бежали от них в город.

Говорят стычка – начало драки, произошла из-за пустяка. Хохол купил лошадь у киргиза. Расплатившись, еще начал расспрашивать бывшего хозяина лошади о ее качествах. Так как маклер уже ушел и оба «свата» не имели общего языка, то у них получилось недопонимание. Когда купивший интересовался хорошая ли лошадь, то продавший по-казахски, не понимая русского языка, переспрашивал по-своему: «ни дийде» (по-казахски «что сказал»), на что хохол обиделся так как принял за насмешку, что купленная им лошадь «не дийде», то есть не дойдет до его дома, и стукнул казаха, а тот дал сдачу. На помощь с обеих сторон пришли вблизи стоявшие и все это превратилось в национальное побоище.

Казахи как более организованные и в большем количестве верхами на лошадях погнали всех русских и украинцев, действуя больше камчами, а где больше сопротивление пускали в ход укрючины. Украинцы же защищались своим самым грозным оружием – люшней, быстро снятой с колеса разводной брички.

Стычки национальной розни часто бывали у местных казахов со столыпинскими переселенцами-украинцами. Переселенцы конца XIX века – русские из приволжских губерний, приехали на телегах и не получали пособия государства. Правда, большинство из них получили земли в официально отведенных поселках. Они все освобождались от налогов. Часть же переселенцев, получив или купив место для дома в городе, занималось сельским хозяйством на заимках, землю на которых получало в аренду от местных влиятельных казахов, уплатив за лето 1-2 пуда муки.

Столыпинское переселение шло организованно. На предварительно отчужденных у казахов землях нарезались поселки. До конечной станции Челябинск, где был относительно благоустроенный прием и распределение переселенцев, приезжали с Украины люди в товарных вагонах с имуществом и сельскохозяйственным инвентарем по льготному тарифу. В Челебинске каждая рабочая семья в переселенческом управлении получала 140 рублей долгосрочного кредита, направление и маршрут к отведенному поселку. Купив пару лошадей и корову, переселенцы ехали до места на бричках. В Челябинске лошади были дороги – около 40-50 рублей, на месте же в Кустанае только 25-30 рублей, корова 10-15 и хороший баран 2,5-3 рубля.

Переселенцам 1906-1908 годов были отведены поселки, удаленные от Кустаная и часто на худших землях. Отказавшись от пособия, некоторые переселенцы арендовали у казахов облюбованные лучшие земли около озер вблизи Кустаная. Приезжие люди были опытные и предусмотрительные неискушенного местного населения.

Договорившись с местным баем и получив словесное согласие на постройку землянки у такого-то озера, переселенец платил баю 5-10 рублей, брал расписку за полученные деньги и разрешение пахать земли сколько  в силах и держать скот на пастбище.

Так, заимка Рыспая, братьям Ивану и Петру Косолаповым, Ивану и Леонтию Венерцевым, Егору и Зоту Черноглазовым, старику Сенчеву с четырьмя сыновьями и Григорию Гайворонскому пристроились с восточной строны украинцы из Таврической, Херсонской, Киевской, Харьковской, Полтавской, Екатеринославской и молдаване из Кишиневской губернии, через 1-2 года ушедшие дальше вглубь степи. К 1908 году на замке Рыспай насчитывалось до 200 дворов.

Зима была тихая и спокойная. Переселенцы жили скупо и скудно. Питались сухим хлебом, овощей и молока не было. Среди переселенцев на почве однообразного без витаминного питания, началась массовая болезнь – куриная слепота. Филипп Павлович Кияткин, возвратившийся в этом году на свое старое место в Рыспае, стал основным лекарем «слепых». Он резал скот или привозил из города только печенки, продавал их переселенцам. Безденежные переселенцы брали в долг или за наличные по ½ фунта – 200 грамм печени, съедали ее тут же сырой и через сутки прозревали, начинали видеть и после захода солнца.

В окружающей заимку степи, произвольно, кто где хотел и какую землю облюбовал, сеяли пшеницу. У казахов аулов по Тоболу и озера Медет было много скота – овец и лошадей. Овцы паслись большими табунами, от волков их охраняли верховые пастухи. А лошади волков не боятся. Хороший косячный жеребец волка не подпустит и может даже догнать и убить. Поэтому лошади паслись без пастухов и заходили в посевы переселенцев, делая потравы.

После нескольких бесполезных просьб лошадей не пускать без присмотра, лошадей косяками стали крестьяне пригонять на заимку, закрывать в загон и держать голодом по несколько дней, пока не уплатят за потравы посева. Загоняли косяками потому, что лошади были дикие, не объезженные и нельзя было неопытному переселенцу поймать и справиться с отдельной лошадью. В течение первого лета казахи больно почувствовали притеснение своего животноводства и вольной жизни. Интересуясь кто разрешил поселиться большому поселку, установили, что многие из казахов, старшие по возрасту главы семейств давали разрешение и наперебой кто быстрее и смелее брали деньги, давая расписки.

Пришла долгожданная весна 1908 года, Сотни заимщиков крестьян выехали с плугами в поле. А на них наученные опытом прошлого года казахи накинулись ордами и стали избивать, загоняя во дворы заимки. Было тепло, светло, яркое солнце, степь зеленела, звонки пели жаворонки, а вокруг заимки гарцевали конные казахи дозорные. Высунувшихся с плугом и ружьем одиночек били и гнали назад. Выезжавшие 5-6 верховых молодых парней переселенцев с пистолетами и ружьями, постреляв в воздух, избегали стычек и возвращались ни с чем. Весна уходила, посевы задерживались.

Прошло несколько тревожных дней и ночей. Заимщики решили вооружиться и выступить организованно. Военноначальником был единодушно избран донской казак, имевший двуствольное ружье с патронташем и хорошую лошадь с казачьим седлом. «Министрами» иностранных дел выдвигаются владеющие казахским языком Ф.П.Кияткин и Зот Черноглазов.

В течение предвоенной ночи имеющиеся охотничьи ружья были приведены в порядок, привязаны к ним веревочками и проволоками штыки, отлиты пули и крупные жаканы. Пишущий разбил все свои панки и добытый свинец роздал взрослым для пуль. Те, которые не имели ружей вооружились вилами и косами на длинных шестах.

Наступило долгожданное утро. На близлежащем холме с северо-запада появился относительно большой отряд верховых казахов также готовившихся к решительному штурму на поселенцев. Большая лавина мужиков с дробовиками, пиками и вилами волной двинулась от заимки вверх по склону прямо на казахский конный отряд.

Тревожные дни накалили атмосферу; все крестьяне сознавали, что им выход один – землю захватить, засеять пшеницей и обеспечить себе и детям жизнь. В противном случае – разорение и может быть голодная смерть. Это хорошо знали и понимали женщины-матери хозяйки. Они с плачем и молитвой собирали своих мужиков в поход, а отправив, все со всеми детьми и дряхлыми старухами, залезли на крыши своих землянок-домов наблюдать за ходом сражения.

Пишущий в числе других многих стоял на крыше, слушая женские стоны и причитания, с затаенным дыханием наблюдал как уменьшалось расстояние между двумя неприятельскими «армиями». Впереди бесформенной волны пеших мужиков гарцевали три верховных: главнокомандующий с ружьем на ремне и патронташем на поясе и два «дипломата» со спрятанными в карман пистолетами.

Вдруг среди мертвой тишины раздался недружный залп пистолетных и ружейных выстрелов в отряде казахов, а вслед за ним последовали нестройные выстрелы охотничьих ружей относительно большой армии переселенцев, эхо которых затерялось в степи. Расстояние между фронтами было еще недосягаемое для охотничьих ружей и лавина мужиков не вздрогнув медленно шла на сближение с врагом.

Переставшие плакать и причитать с бледными лицами и широко открытыми глазами женщины и дети заметили движение в стане казахов. Быстрые переезды с одного фланга на другой, с переднего края в задние ряды внесли нестройность и, сначала одичалые всадники, а затем и все, вскачь кинулись назад на верхнюю часть высоты. Остановившись на новой позиции казахи стали подавать какие-то знаки.

Лавина русских сначала в центре, а затем и с флангов остановилась, и в это время с белыми флажками – платками выехали вперед два верховых дипломата, неторопливо направившихся к отряду казахов. Их спокойно ожидали верховые противники. Армия мужиков замерла на месте. Некоторые садились, а некоторые ложились и начинали крутить косые цыгарки, засыпая крупной гремящей махоркой. Главнокомандующий, проехав на горячившимся коне вдоль фронта своей армии, крупной иноходью направил свою лошадь вслед дипломатам, и этим он внес некоторую тревогу в неорганизованный строй конницы противника. Некоторые казахи, покинув своих, вскачь пустились в тыл, но большая часть стояла на месте, старшины которой энергично начали вести разговор с подъехавшими парламентариями.

Подъехавший главнокомандующий стоял поодаль и, не спешиваясь, повернул назад в стан своих. В стане казахов волнения прекратились, ускакавшие в тыл возвратились в строй. Парламентеры-дипломаты и старшины, а затем и большинство казахов спешивалось, сели в круг, поджав под себя ноги, и начали длинные разговоры по разрешению мирным путем жизненно важного вопроса для обеих сторон.

Русская армия лежала, превратившись в серо-грязные бесформенные кочки по отлогому склону холма. А женщины и дети весь день стояли на крышах. Беспокойные мальчишки начали терять терпение в ожидание интересного зрелища, как их отцы начнут колоть косами и поднимать на вилах непонятных для них казахов-врагов.

Солнце клонилось к вечеру. Мужики упрямо лежали на занятой позиции. В лагере казахов началось движение. Они все сели на лошадей и разрозненными кучками стали удаляться в сторону Ахметова аула на реке Тобол. Переселенцы также зашевелившись, образовали густую толпу вокруг своего командующего, который успел галопом на своем коне встретить дипломатов, переговорив, вернуться к своим первым. Мужикам было разрешено идти домой, но ружья и вилы держать наготове.

Мирные переговоры ничего не дали. Выхода не найдено. Казахи обещали жаловаться высоким начальникам уезда. Утром разъезды не появились и к обеду некоторые переселенцы с плугами и ружьями выехали в поле, а утром следующего дня вся окружающая степь усеялась лошадиными упряжками плугов и видны были узкие длинные полоски вспаханной черной земли.

Прошло три дня, на большой дороге послышался звон колокольчиков и на улицу заимки выехал тарантас, запряженный тройкой лошадей с бубенцами. Приехал уездный пристав Сиротенко в сопровождении одного полицейского. Он предложил немедленно собраться мужикам на площади. На голой площади восьмилетний Гаврил Довбня с колокольчиком в руке вскачь за пять минут обскакал все закоулки и улицы заимки, а через 20-23 минут вся улица была наводнена мужиками и ребятишками.

Пристав высокого роста, его голова выделялась из окружающей толпы. Краткая речь пристава сводилась к упреку переселенцам: «Вам, мужики, отведены и указаны вновь нарезанные поселки, а вы самовольно заняли земли казахов и стеснили их так, что им негде пасти скот, а они скотоводы, эти земли им оставлены переселенческим управлением, и лишней земли у них нет. Приказываю всем вам добровольно переезжать по выбору в поселки Обжарский и Аккульский. Даю срок неделю. Если не уедете сами, я приеду с полицейскими, все ваши избы развалим, как развалили на соседней заимке».

Как только закончилось обращение пристава, с разных сторон раздались голоса мужиков. – «Вот я никуда не уеду, ведь я купил землю у Иргишбая» - кричал справа сухой тавричанин. «Я тоже купил у Кутубара и живу здесь два года и имею бумагу об уплате» - пробасил усатый полтавец в самое ухо пристава.

Пристав недоуменным взглядом обвел окружавших мужиков. «Какие бумаги, кто вам давал их? А ну-ка покажите мне хоть одну». Толпа зашевелилась. Некоторые начали пробираться вперед, вынимая из карманов сложенные засаленные бумажки, другие выходить из толпы и бежать домой за спасительной распиской. В течение нескольких минут у пристава в руках оказался добрый десяток разного цвета и размера расписок о продаже своей доли земли разными казахами переселенцам.

- Да, это документы, но их нужно оформить у нотариуса, - сказал пристав. – Ваше дело затянется и вы не будете иметь покоя. Я вам, мужики, советую ехать в новые поселки, получить денежное пособие и спокойно работать.

Пристав, не приняв угощения, немедленно уехал обратно в Кустанай, а переселенцы с удвоенной энергией от зари до полной темноты продолжали поднимать ковыльные пласты чернозема и засевать их твердой пшеницей.

Поселок Рыспай был нарезан и узаконен в 1915 году, когда вся молодежь ушла на фронты войны с Германией. В прошедшие годы мужики «от брюха» пахали землю, засевая пшеницей, получали высокие урожаи, обзавелись скотом, никаких налогов не платили.

Недопонимание и недоверие, а также подозрительность переселенцев к местному населению иногда приводили к столкновениям и побоищам. Так было 3 июля 1907 года. Была тихая летняя ночь, караван верблюдов шел с ярмарки в степь. Проснувшись среди ночи хохол Садчиковского поселка, обнаружил пропажу двух его пасшихся в поле лошадей. Он решил, что его лошадей украли караванщики. Взяв лошадь соседа, хохол поскакал в поселок Половниковский, мимо которого проходила караванная дорога, и поднял переполох.

До наступления рассвета отряд в 20 всадников под командой Андрея Марченко поскакал в сторону Казанбаса. В погоню был приглашен и Филипп Павлович Кияткин, владевший казахским языком. На рассвете догнали караван. Верховые казахи, сопровождавшие караван, бросив верблюдов и верблюдчиков, с испугом ускакали. Караван тоже нестройно пробовал ускользнуть, но Филипп Павлович на иноходце, заскакав вперед, выстрелами из пистолета в воздух и приказом «стой» на казахском языке, остановил караван. Другие уже начали грабить караван. Филипп Павлович видел как один казах что-то спрятал под кощму верблюда, а Андрей Маркович это выхватил и спрятал в карман.

Караван был приведен в Половниковский поселок. Караванщиков ничего не знающих и лишившихся дара речи, били, они залезали под брюха и ноги скучившихся верблюдов и жалко, страшно было на них смотреть. Исколоченных верблюдчиков и караван отпустили, награбленный чай разделили. Андрей разменял у Филиппа Павловича десять рублей и дал по полтора рубля всем участникам, присвоив себе всю большую пачку. Затем все ночи переселенцы проводили тревожно, ожидая нападения и мести. Но ее не было. Лошади хохла нашлись, их никто не угонял. Пишущий еще много лет был свидетелем неприязненных отношений между Андреем Марченко и одураченным Филиппом Павловичем.