Личные качества старших Кияткиных кустанайцев (начало)

Продолжение книги "Сага о Кияткиных", присланной Полиной Хуртиной

«Я произношу приговор умершим»

Иосиф Флавий

            Здесь автор хочет дать некоторые характеристики по своим впечатлениям и знаниям старших поколений, живших в Кустанае, излагая факты и связи с доступно возможной объективностью. По натуре, в домашнем быту и деловых сношениях Кияткины были народом простым, но наряду с простотой была у них своеобразная скрытность и свойственная многим мордвам осторожность . Причем,  скрытность не от большого ума и знаний или дипломатичности, а вследствие тиходумности и некоторой осторожности. Торопливость и поспешность им были чужды, они скорее были медлительны, но с верой в свои силы, переходящей в упрямство. Они не кидплись от одного дела к другому, однако с деловой рассудительностью и неторопливостью им была присуща предприимчивость. Все это выдвигало их из общей массы полуграмотных крестьян-мордвов Аделяково. Подтверждающими фактами сказанного служит то, что Иван Иванович выехал в Оренбург, а Петр Иванович, побыв ходоком, переселился   большой семьей и родственниками, морально которых всех держал на своих плечах, в глухую степь – в Кустанай и затем со своими сыновьями занял видное место в мукомольном деле Кустаная.

            Переселившись в свободные степи, свою энергию и большую рабочую силу Кияткины приложили в сельском хозяйстве. Но оно у них занимало не более пяти месяцев в году. Поэтому, покончив за лето с посевом и уборкой пшеницы на заимках, осенью и зимой Кияткины строили в городе прособирки с конской тягой, посредством топчака, скупали просо у казахов, обдирали его и пшено отправляли на ближайшую железнодорожную станцию Мишкино (близ Кургана). По мере развития зернового хозяйства строили, усложняли и совершенствовали мельницы. Сначала обходились без наемных рабочих, выполняя все работы своей семьей, а потом стали привлекать наемную рабочую силу механиков, крупчатников, рабочих: но сами, несмотря на большое дело и большие доходы, которые они пускали на расширение производства, до самых последних дней работали на мельницах, выполняя обязанности управляющих, весовщиков, конторщиков, кассиров и даже машинистов (Михаил Петрович).

            Первые годы трудно было найти рабочих, а дело развивалось. Поэтому много лет и даже десятилетия у Павла Петровича, Федора и Ивана Петровичей работали родственники и сватья: брат Олены Илья Нилов с сыном Гавриилом, Игнатий и Афанасий Кияткины, приезжая из Аделяково, Федор Стадунин (шурин Федора), Николай Иванович (двоюродный брат) и другие. Муку сдавали купцам и государству для отправки в Москву и на Урал, а пшено сами отправляли сибирикам и уральским рабочим на кашу, оставшейся сечкой и лузгой откармливали рабочих лошадей и затем продавали татарам на мясо.

            При приемке просо не взвешивали, а мерили пудовкой, мерой, в которую входило 1 п.10 и 1п.15 фунтов. Обмер и обвес практиковался часто. При сдаче крестьян не требовал правильного веса потому что был в лапах скупщика, он стремился только к тому, чтобы его меньше обманули – обмеряли, путем предупреждения, внимания или своеобразных встречных мер обсчета. Так, количество взятых с воза мер проса или пшеницы отмечалось зарубкой на гладкой палочке. Когда отметчик был не внимательный, то сдатчик переворачивал меру пудовку вверх дном, засыпал 1-2 горстями зерна и напыжившись проносил мимо отметчика полную меру. Позже, когда были вальцовые мельницы с двигателями обмеров не было и не могло быть, так как часто принимало зерно наемное лицо, был контроль со стороны властей и прием велся по натуре зерна, пропускаемого через «пурку», качество зерна определялось весом в золотниках определенного объема и зависело от засоренности товара, от налива и зрелости зерен и его сорта. При усложнении дела были заведены конторщики, несгораемые кассы-шкафы и мельницы перешли на круглосуточную работу.

            Из Кияткиных не было клептоманов, по природе они не были ворами, но они не были также святыми, как большинство Никитиных. Выражалось воровство тем, что рвали чужие арбузы или горох, что вообще не было принято среди крестьян.

            Кияткины не были воинственны: скандалов и драк не затевали, всегда избегали, на кулачных боях никто из них не участвовал, на военной службе были очень редкие и то только в том случае, если не удавалось увильнуть или откупиться. Так, Павла Петровича не взяли как старшего, Егор Петрович дезертировал, Филипп, Семен, Михаил, Иван Павловичи каким-то образом не попали на военную службу, да и Михаил, Андрей и Николай Ивановичи не служили и не воевали. Старшее поколение тоже не было на военной службе. В молодости был задиристым и в затеянных драках ему крепко влетало, но часто его спасали братья Павел и Федор, заминая дело и пряча Егора.

            Будучи хозяйственно пытливыми и предприимчивыми Кияткины к учению не были способны. Из них не было отличников, хотя и не было безнадежных тупиц. Все старшие поколения учились посредственно, возможно, частично из-за того, что они плохо знали русский язык, так как в семье говорили по мордовски, а в школах учились на русском языке. Наука для них чужда, она к ним не прилипала. Им нужна была элементарная грамотность и счет. Дома да и в школе мальчишки говорили о хороших буйных лошадях, сказочных скакунах, перепрыгивающих в один мах реку, об укрощении верблюдов, быков, они интересовались вопросами сельского хозяйства, торговли, промышленности и были профанами в области «отвлеченных» для них наук и понятий. Так, на вопрос племянника каким образом комнатный барометр предсказывает изменение погоды, окончивший городское училище Михаил Павлович ответил, что стрелку барометра притягивает электричество облаков. Мурлыкающему песню о Стеньке Разине Филиппу Павловичу был задан вопрос 8-летним сыном: «Кто такой Стенька Разин?» После некоторого раздумья был дан ответ, что это был герой, летавший на ковре (эти знания, вероятно, были приобретены с имевшейся лубочной картины). Были случаи, когда учившимся в гимназии трем теткам, нерешенные ими задачи, решал племянник из русско-киргизского училища, бывший на 2-3 класса моложе (из младших поколений были и способные вероятно, за счет наследственности со стороны матери).

            К отвлеченному разговору и тем более мышлению Кияткины не были способны. Их интересы и разговоры всегда вертелись вокруг новых усовершенствованных мельниц, богатеющих знакомых, к которым всегда вертелись вокруг усовершенствований мельниц, богатеющих знаковых, к которым они относились с уважением. Они высмеивали неудачников в жизни или торговых сделках, разговаривали о лошадях и в пылу увлечения, некоторые к правде прибавляли небылицы.

            Отсутствие услужливости и слащавой любезности по отношению ко всем людям и наличие некоторой критичности ко всему окружающему, а также наличие веры в свои силы давало впечатление о сильном характере, которым в сущности Кияткины не обладали. В жизни все же это давало некоторые преимущества и подкрепленное экономическим благосостоянием почти всегда Кияткиным давало возможность подчинить себе других, особенно родственников-сватов. Так, были ассимилированы зятья Петра Ивановича Яков Васильевич Антонов, муж Анны, Алексей Мартынович Щуров, муж Агафьи, Николай Яковлевич Куюков, муж Олимпиады, зятья Павла Петровича: Воронины, Ларюшин, Бобровский и шурин Илья Нилов.

            Будучи сиволапыми мужиками-мордвами, развивали легкую промышленность  в новом месте, Кияткины были из тех «чумазых», которые «вырубали вишневый сад» строя на этом месте заводы. Превращаясь в предпринимателей-капиталистов, они имели буржуазно-демократические взгляды, царизм для них был помехой и к местным властям они были в оппозиции. В их семьях часто можно было слышать либеральные разговоры, мечты о республике. Все Кияткины охотно активно слушали рассказы о свободе и поддерживали ссыльных революционеров.

            Егор Петрович был активным бунтарем и считался революционером, как до 1917 года назывались все политические подсудимые. Другие же были пассивны и дальше разговоров не шли да и по-своему представляли революцию.

            Семен Павлович с радостью встретил февральскую революцию, манифестировал с красным знаменем в руках и пел песню «Отречемся от старого мира», он был в армии и сфотографировался со знаменем в руках, а после Октябрьской революции был против большевиков, против Советской власти. Иван Петрович, разговаривая с внучатым племянником после октябрьских событий, излагал свое понятие о свободе и критиковал большевиков. «Твое-мое, мое-твое». Какая же это свобода? – спрашивал он. «Долой буржуев!». «Кто не работает, тот не ест!» Разве я не работаю, что меня причисляют к буржуям! Восклицал Иван Петрович. Вот во Франции свобода. И он приводил пример: там рабочий после работы наденет хороший костюм, пойдет в театр или в сад вместе с буржуем и если заденет плечом, то вежливо изменится». Так понимало революцию большинство. Социальный смысл происшедшей в 1917 года революции понимал Егор Петрович, сидевший за 1905 год и державший связь с политическими ссыльными, и Федор Петрович, как наиболее одаренный и развитый и вышедший к революции в число общественных деятелей.

                                                                         (продолжение следует)