АЛЕКСЕЙ ВИЗЕР – личность, характер, судьба

К 100-летию со дня рождения

             ВЫДАЮЩИЕСЯ ЛЮДИ  КОСТАНАЯ

АЛЕКСЕЙ ВИЗЕР –  личность, характер, судьба

               К 100-летию со дня рождения

                            Визер Алексей Аксентьевич, 1974 год

                              Рассказы дочери

                              * * *

    Чем больше лет проходит со дня смерти моего отца, тем  все чаще и   ярче в моей памяти   возникают события, связанные с ним.    В  голове услужливо всплывают        разрозненные    рассказы о  нем  наших   родственников, его друзей, сослуживцев. Я перечитываю  его  журнальные и газетные   статьи, книги, письма родителям, моей маме.  И передо мной с каждым разом  все яснее высвечивается, зримо    поднимается,  встает   этот    необыкновенный человек. Личность.   Из малейших подробностей  вырисовывается его большая Жизнь.  Жизнь,   полная напряженного труда, борьбы, мужества, силы духа, исканий, творчества,  драматизма, любви, страданий,   радостей.

    Хочется  написать о нем все, известное мне,   поделиться   счастьем  общения с  этим человеком. Но как трудно писать о родном отце! Глаза    слепят слезы утраты, а в душе   все сильнее ощущается  горечь, невыразимая боль  из-за  недосказанных  ему при жизни добрых и нежных  слов.  

   Превозмогая эту тяжесть, я пишу и предлагаю вам  небольшие   рассказы о его  необычной  яркой  жизни.

   Но сначала  краткая биографическая справка

   Визер Алексей Аксентьевич    родился  10 февраля 1919 года  в крестьянской семье в поселке Успеновка Кустанайской области на территории нынешнего Казахстана.

 Его  трудовая деятельность началась в 13 лет, когда  Алексей, ученик  7 класса,  стал работать     на курсах по ликвидации неграмотности.

   В 1941 году он окончил Уральский педагогический институт, историко-филологический факультет по специальности учитель русского языка, литературы и истории в средней школе. Одновременно с учебой работал учителем и завучем вечерней школы.     

   Визер Алексей Аксентьевич – участник Великой Отечественной войны, инвалид 2 группы. Окончив «учебку» и получив звание сержанта в начале 1942 года, был направлен в Действующую Армию.

  Демобилизован    в январе 1946 года.  

  Член  КПСС с 1943 года.

  В феврале 1946 года, через месяц после демобилизации,   Визер А.А. был направлен на политпросветительскую работу, лектором, в аппарат Федоровского  райкома партии. В 1947 году он был выдвинут сначала на должность инструктора, а потом  секретаря Федоровского райкома. Зимой 1948 года, по рекомендации  первого секретаря Кустанайского обкома С. Жамбаева, был переведен на работу в Кустанайский обком партии на должность зав отделом   пропаганды и агитации.

   С 1951 года работал зав. школьным отделом обкома (открытие Кустанайского педагогического института - это его инициатива, его проект и его заслуга). В 1954 году  был назначен на должность зав. отделом партийных органов. Работа с кадрами была одним из успешных  направлений его работы на этой должности.

       Отдел  партийных органов обкома, возглавляемый  Визером А.А.,  оказывал огромную   практическую помощь райкомам партии и первичным партийным организациям в     выполнении  заданий по освоению целинных и залежных земель

         В 1963 году Визер А.А. был переведен с повышением   на должность старшего инспектора в аппарат  ЦК КП Казахстана.

          Последние годы перед пенсией работал председателем Республиканского профсоюза высшей школы и научных учреждений Казахстана.

   Награжден многочисленными боевыми и трудовыми орденами и медалями СССР за заслуги перед Отечеством.  

Дата смерти – 4 декабря 1996 года.

Место смерти – город Алматы.

Рассказ первый

  Его  ждет большое будущее

    В тот   по-летнему жаркий солнечный майский субботний  день 1935 года  плотник - столяр поселка Федоровка Кустанайской области  Аксентий Визер, невысокий,   кряжистый, крепкий усатый мужик лет сорока,  шел в школу, которую из-за кирпичной кладки все в селе называли Красная школа.   

   Поселок Федоровка, где жил Аксентий, вольготно раскинулся посреди черноземных  степей  на северо-западе Кустанайской области. Опрятно выбеленные   хатки, с соломенными крышами.  За  каждой   -  тщательно прополотые  и политые огороды. Перед домами палисадники, утопающие в цветах.      Сразу за поселком большое озеро, березовые, осиновые рощи.

  Школа находилась в центре села. Аксентий часто бывал там:   парты, табуретки, - все это его рук дело.  

   Учебный год окончился, родителям на собрании вручали табели об    успеваемости  детей.

   Остановившись около парты, за которой сидел Аксентий, молодой классный руководитель  9-А класса Павел Александрович, обращаясь к нему,  громко, на весь класс, сказал:

 - Спасибо Вам, уважаемый  Аксентий Климентьевич, за сына. Замечательного  парня вырастили. Алексей   у нас   - по-прежнему лучший ученик в классе. Начитанный, не по годам серьезный. Комсорг школы. Только шестнадцать лет мальчишке, а я на него во всем положиться могу. В этом году несколько раз   вместо себя оставлял  литературу вести, когда мне в район отлучиться надо было. Вот, дорогие родители, берите пример с Аксентия Климентьевича.  Так  детей воспитывать надо.    

   Взволнованный, с красными пятнами на щеках, Аксентий, еле  дождался, пока окончится собрание.  Сына  часто хвалили в школе, Аксентий привык к этому. Но чтобы так хвалили, во всеуслышание, как передовика на колхозном собрании…. Это было уже слишком. Так и самого Аксентия, уважаемого работника, не хвалили.

 - Балуете Вы Алешку, Павел Александрович, аж перед людями неудобно, - неодобрительно заговорил Аксентий. - «Лучший ученик, лучший ученик»… А того не знаете, что дома он – совсем даже не лучший из детей.

Павел Александрович изумленно вскинул глаза:

 - Ну-ка, ну-ка, объясните подробнее, чем Вам не угодил ваш сын.

 - А тем, - опять сердито заговорил Аксентий, - что толку с него мало!  Его младшие   братья и то лучше мне помогают. Ивану только десять, а он уже, как    взрослый, с  рубанком  управляется! Пока старший  Алешка   одну деталь сделает,  маленький Ванька – три. Или Сеньку возьми. Только    первый класс окончил, а    и в огороде матери помогает, и за  младшей двухлетней сестренкой приглядывает. И только Алешку, в его шестнадцать,  не дождешься на работу! Или уроки делает, пером скрипит, или, еще хуже, - залезет с книгой повыше на дерево, на грушу,    и читает там! Пока не наорешь, не слезет. Вчера  я глянул, что читает? Как книга называется? Чуть язык не сломал! Какой-то материализм. Диликтичи… тьфу!  Уже ведь каникулы начались, сколько ж можно читать? А делом когда начнет заниматься? Это что ж из него вырастет? Беспутный какой-то.    Нет, ну, я серьезно!   Сбрендит   же   от этого чтения, чего доброго! – вдруг испуганно воскликнул Аксентий.

   Павел Александрович с досадой нахмурился. Сколько     раз    родители убежденно  доказывали ему, что от чтения ребенок может свихнуться, с ума сойти.  Он, городской житель, вот  уже третий год, как приехал из Ленинграда по распределению,  вместе с женой, тоже учительницей, сюда,  в деревенскую глушь, а привыкнуть к местным обычаям так и не смог. Ну как прикажете понимать эту дикость?   И он   сердито  сказал Аксентию, от гнева перейдя на «ты»:

 - Ну, вот что. Читать Алексею не смей  запрещать. Твоему парню последний год в школе остался учиться. Твой Алеша – лучший ученик у меня. Ты вот скажи, он   начальную школу окончил в Успеновке?

 - Ну да, в Успеновке.

 - Характеристики оттуда прекрасные. Он там тоже отличником был?

 - Был. Ну и что?

Алексей Визер, 10 лет (крайний слева), 1929 год, пос. Успеновка, четвертый класс.

 - Ну и то! Способный парень, помогать ему надо, а не мешать!

 -  Кто ему мешает? Я ведь  и семилетку   разрешил ему кончить.  И дальше  пусть учится, раз так уж хочет.  А, с другой стороны, сам я   только ликбез окончил, писать-читать научился – и что, плохо работаю в колхозе?   Да для одной только вашей школы сколько сделал!      Я, если хочешь знать, мандолины делаю, балалайки! Скрипку даже заказали мне в прошлом месяце, из города приезжали.  

   Аксентий  разгорячился, полез за кисетом, но вовремя сообразил: он же в школе!  Павел Александрович жестом остановил сердитого папашу:

 - Ты это,  Климентьич, оставь, прекрати свои вредные   разговорчики.  Окончит твой Алешка десятилетку и – точка.  Запомни это!    А дальше на рабфак его рекомендовать  буду. А после рабфака в институт поедет учиться.

 - Куда?! – у Аксентия даже в горле запершило.

 - В институт, чего   тут непонятного.

 - И кем же он  станет?  Учителем?! – насмешливо-иронично  спросил Аксентий.

 - Захочет, учителем. Захочет, инженером. Или зоотехником, тоже неплохая специальность.  Ему все дороги открыты.  Парень он талантливый. Я серьезно говорю. Вдолби ты это  себе, наконец, в свою башку.

   Аксентий опешил. Это что же, Алешка – учитель? Его    Алешка  -  Учитель?!

Учителей в деревне    уважали,   наравне с самым высоким начальством. Аксентий  и в самых смелых мечтах не мог представить, что бы кто-нибудь  его детей      выучился бы на учителя.   

 .  Шел Аксентий домой   непривычно растерянным и задумчивым.  Природа вокруг благоухала майскими  цветущими деревьями, яркой зеленью.  Но Аксентий ничего не замечал, а лишь  в который раз перебирал в голове разговор с учителем.    

   Подойдя к своей хате, он остановился перевести дух и, наконец, покурить.   Предстоял разговор с женой, а он так и не знал, с чего начать.

Жена Елена (Олэна, как звал ее на украинский манер Аксентий),  - высокая,    статная,  сильная,  еще не старая  женщина,  увидев мужа,    сразу поняла, что в школе что-то произошло. На Аксентии не было лица.

Решив не оттягивать трудный разговор, он сразу бухнул жене:

 - В общем, мать, собирай Алешку. Через год школу окончит и поедет в город учиться. Учитель ему приказывает.

   Елена побледнела, но ничего не ответила. Не  в  характере этой сильной  казачки было выть и плакать раньше времени.  Молча поглядела на мужа своими огромными серыми   глазами  и тихо произнесла:

 - Бог милостив.

И опять замолчала, глубоко уйдя мыслями в прошлое.

Аксентий и Елена Визеры. Пос. Федоровка, двадцатые годы  

    Девять детей родила. Один за одним, каждый год появлялись ребятишки.  И только четверо остались живы.  Родился ее   любимец Алешенька  в страшный голодный военный 1919 год, 10 февраля, в самые  лютые морозы.  Чуть не умер от глотошной (ангины).  Чудом выжил. Всегда тихий, сосредоточенный, не по годам  серьезный ребенок. Никогда  не капризничал, не плакал. Смотрел на мир по-взрослому огромными, ее, материнскими, глазами.  Худой   был. Заморыш. Кожа да кости.   Выходила, вынянчила. И вот теперь он  уезжает…   

Алексей Визер перед отъездом на рабфак в Уральский пединститут 21 августа 1936 года. Пос. Федоровка.

   Не знала      Елена, что через четыре года, в марте 1939 года,  сама  она  скоропостижно  умрет       от родильной горячки, произведя на свет десятого  ребенка.  Маленький  беспомощный комочек – сестренка  Алексея Лидочка,  - едва появившись на свет, уже была сиротой.  Алексей Визер, в то время   студент второго курса историко- литературного факультета Уральского педагогического факультета, горестно напишет   отцу, что бросит учебу и вернется домой.  Будет работать, помогать.  А Аксентий, после смерти жены сразу резко сдавший, постаревший, со слезящимися глазами, еще не зная, как ему жить одному,   с   детьми, повторял и повторял в письмах только одну фразу: «Учись, сынок, не бросай учебу, ты ж хотел учителем быть». И с надеждой  добавлял: «Скоро лето, ты на каникулы приедешь».        

   Так Алексей фактически стал старшим в семье.  Днем он продолжал   учиться в   в пед.институте, вечерами преподавал в   железнодорожной вечерней школе.  Каждую копейку отсылал отцу. Отец  неожиданно начал  покорно  слушаться его во всем. В письмах Алексей строго, как старший младшего, наставлял Аксентия: «Денег не жалей, найми женщину, чтобы убирала в хате, нечего в грязи жить. Лидочкиной няньке   плати хорошо, а то откажется, чего доброго. Летом крышу перекроем, я много уроков набрал в этот раз, хорошо заработал».   

Визер Алексей (верхний ряд, в центре) с друзьями-студентами, 1938 год, Уральский педагогический институт

Последний курс Алексею пришлось оканчивать  заочно: в  вечерней школе, где он преподавал,  его назначили  завучем.      

Студенческая группа историко-филологического факультета.  Визер  Алексей во втором ряду,   в центре. Уральский пединститут, 1939 год

   В начале 1941 года у Алексея  появилась новая мечта – учиться заочно  в аспирантуре, тем более, что и декан пед.института, и зав. кафедрой истории русской литературы настоятельно советовали и давали рекомендации.  В мае 1941 года Алексей подал документы в приемную комиссию Саратовского университета.               

   Вступительные экзамены  в заочную аспирантуру должны были начаться 1 августа 1941 года.

    22 июня 1941 года все мечты и планы Алексея разорвались в клочья. 

Рассказ второй

Солдат из Казахстана, или история фронтовой любви

   Утром 9 Мая 1945 года две сестры, Елена и Марина Тулиновы,  собирались на суточное дежурство. Фронтовой госпиталь, где   служили девушки,       располагался на окраине польского города Ченстохов. Ох, как трудно было в то утро девчонкам заставить себя идти на службу!   Накануне по радио  торжественно объявили   о полной капитуляции Германии. Была  бессонная, фантастически счастливая  и сумасшедшая ночь, полная восторга, криков, слез, стонов, плясок под гармошку, стрельбы, песен, фейерверков,  – всего одновременно.  Заснуть так и не удалось.

 - Марина! Руки мыть, быстро!   Раненого   по срочной доставили,    -  строгой скороговоркой  прокричала из коридора старшая   медсестра и, уже подойдя к Марине,    тихо и  почтительно добавила:

 - Сам оперировать будет.  

   «Сам» - начальник медсанбата, главврач и одновременно главный хирург госпиталя  Арам Акопович  Сантурян  – уже был в операционной, куда на каталке две незнакомые санитарки   ввозили раненого солдата.  

 Надевая  перчатки, Марина  узнала от  медсестер, что  ноги солдата фашист нашпиговал     осколками, как ту колбасу  салом. На  пятый день лечения  в полевых условиях  у парня  появились признаки гангрены.     Солдату  реально грозила   ампутация обеих конечностей. Марина поняла, почему главный хирург остался в госпитале на вторые сутки: операция предстояла  ювелирно сложная.  

   Марина, младшая из сестер Тулиновых, не по годам серьезная, строгая,  умная и удивительно организованная, дисциплинированная   девушка, за   полтора года фронтовой жизни  успела дослужиться от простой санитарки  до перевязочной операционной медсестры.  Работа так захватила Марину, что  девушка    мечтала выучиться после войны на хирурга. 

   Елена, Лена, Леночка, Лёля,  ее миловидная улыбчивая  старшая сестра, так и осталась обычной санитаркой.    К хирургии, да и вообще к медицине,  она была  полностью равнодушной. Какая там медицина! В  госпитале  Лена  была согласна делать   любую грязную работу,  - таскала тяжеленные баки с кипятком, стирала в  речке гнойные бинты, мыла километры полов, чистила на кухне   картошку,    - только чтобы лишний раз   с болью и состраданием  не смотреть на  беспомощные окровавленные тела молоденьких солдат.  До   войны она,  победительница многочисленных   выставок живописи,  мечтала о художественном факультете. Наверное, поэтому в госпитале Лена с удовольствием   рисовала   все плакаты и стенгазеты, которые  требовало начальство. Да еще непременно участвовала во всех госпитальных и фронтовых концертах, - голос у нее был удивительной красоты и силы.     

  В  маленькой комнатушке  девушек ждала их мама, Тулинова Евгения Иосифовна, - тоже санитарка этого же госпиталя.  Выпускница Харьковского института благородных девиц, знавшая иностранные языки, танцевавшая на балах, вышедшая до революции замуж за дворянина,    выпускника Харьковского университета, филологического факультета,  - разве могла она представить себе  страшные  бомбардировки  родного Белгорода,  оккупацию  и     жуткий  гул, доносившийся с Прохоровского поля.  С  того самого танкового сражения, которое историки потом назовут Курской битвой.  Эвакуироваться не успели  - накануне у мужа случился инсульт. Удар, как тогда говорили.  Перед смертью просил хоть кусочек хлеба. Но хлеба взять было негде. Последний раз хлеб ели еще в конце 42 года:  тогда  Евгения Иосифовна кое-как выменяла  у спекулянтки  буханку черного липкого хлеба на последнюю свою  драгоценность -     золотое обручальное кольцо. Больше менять было нечего. Дочки, вместе с подружками, ночами бегали на поля, собирали полуобгоревшие колоски. Приносили домой горстку пахнущих керосином зерен.

   Похоронив  своего ненаглядного мужа  под непрекращающимися разрывами бомб, она с дочками побрела по степи неизвестно куда.  Фашисты перед Прохоровским сражением  выгнали всех жителей их улицы  из домов. Несколько центральных улиц    гитлеровцы готовили для своего торжественного марша после непременной победы над русскими танками.   Началось  бесконечное   голодное скитание.    Сейчас бы их презрительно назвали бомжихами.  Тогда  таких  несчастных скитальцев были тысячи и тысячи….  Может, икона Божьей матери, передававшаяся по наследству, а может,    на роду так было написано, но вышли-таки  три измученные женщины  к своим.   Взяли их на работу во фронтовой госпиталь №5535 Действующей армии. Вольнонаемными.  Поверили им, пришедшим из оккупации.  Евгения Иосифовна  плакала от радости и  горячо   благодарила Господа за ниспосланное счастье. Усердно   трудилась и день, и ночь на любой  работе.   Дочек  держала в строгости.      Сослуживцы относились с большим  уважением к этой немолодой и немногословной  интеллигентной     трудолюбивой женщине. Вскоре Евгения Иосифовна получила первую благодарность от руководства госпиталя: она  нашла на берегу речки траву – мыльный корень.   Научила   девчонок-санитарок с его помощью чисто отстирывать-откипячивать  окровавленные бинты. Настоящего хозяйственного  мыла не хватало…    К  концу войны    их госпиталь находился  в Польше, в Ченстохове.

Фронтовой госпиталь. Польша, Ченстохов. Сентябрь 1945 года, перед отправкой на Родину.  Тулинова Евгения Иосифовна, крайняя справа в первом ряду

      С того дежурства, к удивлению Евгении Иосифовны, дочки  вернулись   не   измученными, а оживленными,   разговорчивыми. Сразу, с порога, начали, перебивая друг друга,     рассказывать:

 - Ой, какого старшего сержанта  сегодня к нам на операцию привезли! – громко заговорила  Марина,   –     Лежит на носилках в подштанниках,  - стыдится,    прикрывается! Ой, смех!  Деревенский, наверное.     Ввели  ему  обезболивающее и   стакан спирта дали.   Зафиксировали  на столе, привязали, но Арам Акопович приказал мне   еще и держать его на всякий случай, чтобы не дернулся невзначай.  Ну, я налегла на него, а он   как зашипит сердито:

 - Слезь, чего ты залезла!

Арам Акопович засмеялся и говорит ему:

 - Ты что, дэвушке свыдание назначаешь? Успэешь, после операцыы.

Марина так точно передразнила акцент главного хирурга, что Евгения Иосифовна невольно улыбнулась. Главного хирурга, родом из Еревана, обожал весь госпиталь. НЕ было, казалось честнее, трудолюбивее, умнее   добрее и бесстрашнее  человека во всем их госпитале. Он  овдовел еще перед войной, и теперь, когда близилось время возвращения на Родину, все чаще с грустью думал, что возвращаться придется в пустой дом. Замужние дочки поразъехались, а младший сын погиб еще  в 41-ом под Москвой.  Месяц назад Евгения Иосифовна  начала изредка ловить на себе внимательные взгляды начальника. А на прошлой неделе он с красивой старомодностью предложил ей руку и сердце. Любая женщина только мечтать могла бы о таком муже.  И Евгения Иосифовна  с симпатией смотрела на этого мужественного  и благородного мужчину. Но как можно предать память своего покойного Александра, Шуры, Шурочки… Его могилка осталась заброшенной на кладбище у подножия Харьковской горы близ Белгорода.  Удастся ли найти ее? Там тогда такие обстрелы шли…      

 - Мама,   ты почему не слушаешь?

 - Да-да, рассказывай, - Евгения Иосифовна попыталась  унять свои   тоскливые мысли.

   Ну,  Арам Акопович объяснил ему, что    придется потерпеть:

 - Наркоз сейчас подействует.  Ну, немножко все ж неприятно будет.    Ты  не обращай   внимания на боль, лучше рассказывай нам о себе. Ругайся, если не вытерпишь. 

 - Зачем я при девушках буду ругаться?

 - Многие ругаются, мы уже привыкли. А вообще что ты любишь?

 - Стихи люблю.   

 - Стихи? Ну, парень, ты у нас первый такой.  А что знаешь?

 -  «Евгения Онегина» до войны знал  наизусть.

 - Всего? 

 - Ну, да. А что такого?

   -  Редкий ты, однако,  сержант. Ну, давай читай  свои стихи.  

   -И он начал читать Пушкина, мама, представь! -  закричала Марина. 

 -  Когда магнитом осколки тянут,  боль очень  чувствуется,  - добавила она, - я сколько таких видела. Все орут. Все  сквернословят!  А этот не  кричал,  а   читал наизусть … «Онегина»!  Да долго так  читал!   Пушкина   - на операционном столе! С ума сойти! Из  него железо магнитом тянут, а он:

Кто там, в малиновом берете,

С послом испанским говорит?

   Боль пересиливал?  Или свихнулся от боли? Потом сознание потерял.

    -  Чего только на войне ни увидишь, -  грустно сказала   Евгения Иосифовна. –       Интересно, сколько ему лет?

  - Не знаю. На вид не  молодой. Волосы с проседью.  И худущий, ужас. Кожа да кости.     Говорят, еще несколько операций предстоит.  Там же больше сотни осколков. Но Арам Акопович  сказал, что все не вытащить. Так и будет всю жизнь хромать – греметь осколками. Зато с ногами!    Лишь бы гангрены не допустить. Жалко будет, если ног лишится.   Такой парень необычный.

  -  Худущий, как глиста, - насмешливо хмыкнула Елена. -   Ничего особенного

    А  на следующем дежурстве она  хитро прошептала на ухо  Марине:

 - Я медицинскую карточку этого сержанта, ну, того, с осколками, посмотрела. И, правда, он деревенский,  –      на фронт уходил с поселка Федоровка.   Область    незнакомая – Кустанайская. Ты слышала про такой город – Кустанай? Я – нет.  Мудреное название.     Где-то в Казахской ССР.

 - Он что, казах? Не похож.

 - На вид русский, ты же видела. Только фамилия  у него     странная, как и он сам,  - Визер.      Но зовут просто – Алексей.

 - Откуда же он «Онегина» наизусть  знает?

 - О. у него, оказывается,  высшее образование!  Скажи на милость!  - иронично усмехнулась Лена. – Он мне сам вчера рассказал, что перед  войной историко-литературный  факультет закончил в Казахстане.       Оказывается, он не   старый, хотя и седина.  Ему  в феврале  26 лет исполнилось.. 

 - Вот оно что! – протянула Марина. – Как Ломоносов, из крестьян в люди вышел? Теперь   понятно, почему  он однажды на перевязке строго спросил у меня,  как я отношусь к простому народу.   Я удивилась, говорю ему:

 - А почему вы спрашиваете?

А он мне:

 - Я же вижу, что вы с сестрой не из простых.   

   А   месяца через полтора,     Марина в коридоре госпиталя  заметила, как Лена    несет под мышкой костыли.  

 - Понимаешь, - виновато объяснила старшая сестра, пряча глаза, - этому Визеру прописали ноги разрабатывать. Ну, вот, поведу его.

 -  На отбой не опоздай! – иронично посоветовала  Марина.

  Так встретились в самом конце войны мои дорогие родители, Алексей и Елена Визеры,  и прошагали они  по жизни  вместе,  дружно,  больше полувека,    до самой смерти папы в 1996 году. Мамочку, Елену Александровну, мы похоронили в 2013 году. Она пережила папу на 17 лет и 17 дней…

Визер Алексей (справа), 1942 год, Действующая армия.

Визер Алексей, 1945 год. Польша, Ченстохов, после госпиталя. 

Визер Алексей, 1945 год. Польша, Ченстохов. После выписки из госпиталя.

 Моя мама, Елена Тулинова, апрель 1946 год, Белгород. Перед отъездом к папе в пос.Федоровка Кустанайская обл. 

Рассказ третий

Личность

    Начиная с 50-летия Великой Победы,  у меня появилось желание  написать про фронтовую молодость своего отца. Но он даже думать запретил мне об этом. А пришедшему однажды  в канун 9 Мая юному корреспонденту, который попросил  папу рассказать о своих героических подвигах,  со вздохом сказал:

 - Ты, сынок, адресом ошибся. Какой я герой? Пехота. Самый обычный старший сержант, каких миллионы.

 - Но Вы   до последних дней войны были на фронте. Сами говорите, что демобилизовали Вас только  в январе 1946 года! У вас боевые награды.

 - Я что, один такой?.Даже до Берлина не дошел.       Ты лучше о моих   братьях напиши. Вот, действительно, герои.      Младшему, Визеру Арсентию, в 1942 году  было только 15 лет, когда на Северный флот попал.    Средний, Визер  Иван,  воевать начал в 17 лет.  Мальчишка по сути.  А воевал героически.         Родной  дядька мой Николай Климентьевич Визер был смертельно ранен и умер в госпитале  под городом Ржев. Ты читал Александра Твардовского: «Я убит подо Ржевом?» Так вот это про таких, как он.  

 - Слушай, сынок, - вдруг оживился отец. – Давай я лучше расскажу, как ефрейтор гонял меня по плацу.  

Я хорошо знала эту историю.  Часто отец со смехом  рассказывал нам с братом, как его перед отправкой на фронт муштровали в «учебке» на станции Джаркуль под Челябинском.

 - Знаете,   кто самый страшный в армии? Думаете, генерал? Ошибаетесь! Ефрейтор.  Для меня никого не существовало  страшнее нашего комвзвода ефрейтора по фамилии Гамаюн.  Я во взводе был единственным  с высшим образованием. В основном у курсантов – неполное среднее. Понятно, что гонял меня этот Гамаюн больше всех.     Каждое утро для меня начиналось с его злорадного грозного обещания: «Я с тебя, гад, ВЫЩЕЕ образование  вышибу!».  

   И все-таки однажды мой  отец преодолел страх перед всесильным и всемогущим  ефрейтором. Накануне отправки на фронт стояли они всего в двадцати км от   родной Федоровки. И вот кто-то  из земляков сообщил, что папина любимая младшая  сестренка Раечка тяжело и опасно заболела. И отец решился на самоволку. Что это значило в военное время -  рассказывать не надо. Но ночной марш-бросок в 40 км только ради того, чтобы приласкать и поцеловать пышущую от жара девочку, обнять отца   он преодолел до подъема. Смеялся над собой:

 - Не думал, не гадал, а попал в марафонцы.

   Я как-то не выдержала и спросила:

 - Папа,   я смотрю,  это была не война,  а военная игра «Зарница». 

Отец долго молчал, а потом   нехотя    выдавил из себя:

 -   Война, дочка, - это тяжелая,    грязная работа.  Потрясение для нормального человека. За пределами человеческого понимания, человеческой психики. А  потому   тяжко  вспоминать,  бередить душу лишний раз. Скольких друзей лишился….    Ты ж знаешь,   я немецкую речь до сих пор слышать не могу. Свастику эту видеть не могу.  Но самый   жуткий период   был, когда . после госпиталя летом 1945 года отправили нас в леса на Западной Украине бороться с остатками бандеровских банд.     Если честно, я думал, что не вернусь живым оттуда.   Они  были пострашнее фашистов.     Мучили  и убивали С УДОВОЛЬСТВИЕМ, СО ЗЛОРАДСТВОМ.    Так хочется  забыть все.  

   Забыть войну не удавалось,  – ночами  мой отец «ходил в атаку» еще лет  пятнадцать после войны. Во  сне кричал, стонал, вскакивал, с кем-то спорил, ругался. Сказывалась контузия.  У мамы на такой случай всегда была под рукой микстура Павлова, но  она мало помогала.   

   Это сейчас появились термины «афганский синдром», «чеченский синдром». Опытные психологи лечили  опаленных войной мальчишек.  А   после той войны кто   об этом думал? Вся страна лежала в руинах. Надо было выживать самому и возрождать пепелища.  Отец выжил во многом благодаря моей мамочке. Ее стойкости я   завидовала.  Всегда  ласковая, улыбчивая, спокойная, выдержанная. Не  помню, чтобы она когда-нибудь возражала папе или сердилась на него. Благородная интеллигентная сдержанность, приветливость. Я не представляю, чтобы мама могла сплетничать о ком-то или злословить. Это невозможно было даже вообразить.  Как отец гордился   ее дворянским происхождением! Гордился даже тогда, когда ему, коммунисту, партработнику, было бы  лучше  скрывать и ее дворянство, и то, что из оккупации вышла…  Через всю жизнь пронес свою самоотверженную любовь к ней,   восхищение ее художественными талантами. Страдал, что война помешала их осуществить.  21 июня 1941 года моя мама дома, в Белгороде,  получила открытку из Московского текстильного института, с факультета художественной росписи тканей.  Деканат уведомлял, что ее художественные работы успешно прошли конкурсный отбор, и Тулинова Елена может приезжать  на вступительные экзамены.    На   следующий день  она услышала то жуткое объявление о начале  войны, которое раскололо ее жизнь на «до» и «после». 

   Мама  окончила   лишь Кустанайский учительский институт заочно,  в 1949 году. Одновременно  работала   учительницей  в начальных классах.   

 Визер Елена, учительница начальных классов, пос. Федоровка, 1947 год

   Мечта  моей тети Марины,   - после госпиталя поступить в медицинский, чтобы стать хирургом,  - тоже не осуществилась. Ее  не допустили к вступительным экзаменам в медицинский: до войны    она  успела окончить только 8 классов.       К счастью, у Марины была вторая любовь – музыка. После окончания муз. училища, переехав из Белгорода к нам в Казахстан, она  всю жизнь    проработала преподавателем музыки по классу фортепиано в музыкальной школе г. Кокчетава. На пенсию вышла в 84 года.    В 2016 году ее родная школа торжественно отметила   девяностолетие Марины Александровны Тулиновой.          

    После смерти моего папы я долго рассматривала его небольшой личный архив.  Среди  бумаг  нашла стопку характеристик, выданных старшему сержанту Визеру Алексею Аксентьевичу.    Думаю, в то суровое время высоким стилем не особенно выражались,   Но о старшем сержанте Визере А.А.  было написано  только  в   превосходной степени. Отмечали главные черты его характера:    стойкость, мужество,       честность, высокий патриотизм, уважение к товарищам,  готовность и умение вовремя  прийти на помощь,  пожертвовать собой  – ради людей, ради работы, ради Родины. Самоотверженность  -  то  самое  главное в моем папе, чему он никогда не изменял, где бы   ни находился  и кем бы      ни работал.     Это было его    второе «я», воспитанное, в первую очередь,  родителями, простыми крестьянами.   Дореволюционная  крестьянская НРАВСТВЕННОСТЬ.

   Я часто старалась представить себе весь  боевой путь отца, - сколько километров прошагал, в каких   боях   участвовал, когда был ранен,  как окончилась для него война.  

   Вот     1945 год, январь.   Войска  Первого Украинского фронта под командованием маршала Ивана Конева освобождают Польшу и готовятся вступить на территорию Германии. 

Там, в Польше, в  боях    на Сандомирском плацдарме,  мой  отец был  тяжело контужен и ранен. Это было не первое, но самое страшное ранение.     Сильнейшее сотрясение мозга, глухота, кровь из ушей.

    25-летний мальчишка, слава Богу,   не был  убит, как   600 000 его соратников, советских солдат, полегших на Польской земле. Ему повезло.  Он остался жив.       Полгода   в госпиталях. Несколько  тяжелейших операций.  Ноги, начиненные осколками,  всю    жизнь постоянно  ныли и болели.   Иногда появлялась острая боль: это  осколки начинали выходить, и тогда предстояла очередная  операция. Непрекращающиеся   головные боли, бессонница    до самого последнего дня жизни мучили его. Всю жизнь болели и гноились уши. Правый глаз практически ослеп еще там, в Ченстохове.   

 До конца восстановить подорванное в войну  здоровье моему отцу не пришлось – после демобилизации отдохнул только месяц, и снова, как в бой, – на  работу.

   Сколько  сил, душевных и физических,  отец     отдавал работе!  Особенно это было  во время подъема целинных и залежных земель на Кустанайщине.     Самые трудные годы – 1954-56 г.г. Сколько людей, техники прибыло на необъятные  просторы Кустаная.   Нужно  было организовать строительство десятков  новых  совхозов, поселков, создавать новые рабочие места, организовывать производство,  быт   первоцелинников. Какая колоссальная ответственность лежала на нем – одном из первых руководителей Кустанайской области! Области - территория которой  - 196 000 кв. км – превосходила территории целых государств!  

   Отца в эти годы практически не было дома.

   Теперь я  с содроганием понимаю, что значило ездить  зимой, в холодном «газике»,   сотни километров по нашей бескрайней кустанайской степи, с ее лютыми морозами и ветрами.    Он уезжал в командировки в длинном до пят бараньем тулупе, в пимах,  в шапке-малахае. Иногда, если морозы были под сорок градусов, под тулуп надевался кожух, тоже, конечно, из бараньих шкур. Такая вот дубленка тех времен.  В  одной из отцовых  поездок  заглох двигатель, началась метель, до ближайшего поселка было далеко.   Павел Иванович Бут, личный водитель отца, пожилой опытный шофер,  ездивший в войну по ладожской Дороге жизни, скомандовал:

 - Давай, Алексей Аксентьевич, в снег, в сугроб, будем с тобой зарываться.   Ничего, у меня был   такой случай в войну. Как видишь, живой.  Главное – не заснуть. Иначе помрем, замерзнем.

Не заснули. А утро встретило их слепящим солнцем и морозной  тишиной.

   О   работе моего отца   красноречиво говорят его   награды – три ордена Трудового Красного Знамени (первый из них – в 1956 году, за Целину), Орден Знак Почета, бесчисленные медали, грамоты, звания «Заслуженный…», ветеран  и т.д

Где бы он ни работал,      он жил этой работой, всегда  оставляя заметный след своей деятельностью..

Кустанай, обком партии, отдел парторганов. 1963 год. Перед отъездом Визера А.А. в Алма-Ату, на вышестоящую работу в аппарат ЦК КП Казахстана

   Он был прекрасным    журналистом, да и просто очень грамотным человеком, профессиональным филологом.

  В  Алма-Ате доверенный врач Казсовпрофа Надежда Николаевна (фамилию не помню) несколько раз чуть ли не со слезами на глазах жаловалась мне:

 - Приношу Алексею Аксентьевичу бумагу на подпись, а он начинает въедливо читать и по ходу исправлять мои грамматические ошибки. Не спорю, их много было, я ж не филолог, а врач.  Он сидит долго, исправляет. Потом  просит перепечатать и принести ему. И опять исправляет! Я со стыда сгораю, а он опять просит перепечатать.  Другим  руководителям принесешь, подмахнут не глядя, а Алексей Аксентьевич ЧИТАЕТ!

   Я всегда поражалась его правильной, красивой литературной русской речи. Его  устная   речь всегда была   идеально выверенной, образной, живой.      А ведь   он -    человек из простой крестьянской семьи, с украинским    разговорным диалектом, мощным «гаканьем». Сколько ему, наверное, приходилось трудиться над развитием своей литературной речи. Думаю, поэтому     он возмущался, когда слышал мои студенческие жаргонные выражения:

 - Ты же на филологическом факультете учишься! Тебе твои словечки не режут слух?

   Писать он начал рано: в газеты, журналы, в свою партийную печать. Уже, будучи на профсоюзной работе, начал  издавать пособия, брошюры. Это давало ему возможность ярче, полнее выразить свою точку зрения, свои взгляды на проблемы того, чем он занимался, систематизировать проделанный объем работы.

  Однажды отец прилетел   утром из Алма-Аты домой в Кустанай, с какого-то совещания.  Быстро умывшись,   по обыкновению заторопился на работу, сказал нам, что подарки раздаст вечером.  На пороге его застал телефонный звонок:  Москва требовала срочно прислать какой-то  документ. Махнув рукой -  пока доеду до работы, время потеряю -       начал диктовать этот документ своим сотрудникам  по телефону, на ходу составляя его!   Он  произносил фразы так, как будто этот текст уже был написан и осталось его только прочитать! Это, конечно, был высший пилотаж публициста, литработника!

   Оратором отец был от Бога. Многие восхищались его выступлениями,   но, к сожалению, я   слышала его только один раз, на   педагогической конференции в Алма-Ате.  Он выступал по линии профсоюза. Я была потрясена: где, когда  он выучился этому великолепному ораторскому мастерству? Как можно было так приковать к себе внимание   огромного зала? Говорил, как будто обращался именно к тебе, принимая все твои проблемы и мысли. Никаких славословий начальству.  Если и хвалил, то рядовых сотрудников.    Критика вышестоящих  - на грани дозволенного. В те строгие времена – конечно, балансировал, рисковал.  И тут же  -    деловые предложения. Конкретные  просьбы  к руководству: прислушаться, помочь учителям, школам, вузам.   Была у него в руках какая-то мятая бумажка – наверное, план выступления. Изредка он в нее заглядывал, но не читал, только говорил. Горячо, иногда сердито, даже порой резко,  саркастически, иногда весело, и зал смеялся вместе с ним. Сыпал цитатами, пословицами. Шутил.  Владел залом полностью. Этому не научишься. Это должно быть в характере.  

Визер А.А., председатель Республиканского  профсоюза работников высшей школы и научных учреждений,    принимает профсоюзную делегацию работников просвещения Уругвая и Коста-Рики. Алма-Ата, 1973 год

 Визер А.А., председатель Республиканского  профсоюза работников высшей школы и научных учреждений,    вместе с коллегами из Узбекистана, принимает   профсоюзную делегацию работников просвещения  Бельгии, Польши и Болгарии. Алма-Ата, 1977 год

VI Съезд профсоюза работников   высшей школы и научных учреждений. Москва, февраль 1972 год. Визер А.А. в первом ряду, третий слева

  А характер у него, надо сказать,  был неровный. Мог  и вспылить, справедливо раскритиковать.  Но  никогда  не было   при этом стремления оскорбить, унизить.  И что самое главное -      с   войны он вернулся НЕ ОЗЛОБИВШИСЬ. Да пожалуй, этой самой злобы, которая так часто встречается в нашем современном мире, я не встречала ни у папиных родственников, ни у его  друзей, прошедших через ад войны.

  В  конце пятидесятых годов пьяный  шофер на служебной легковушке сбил  моего девятилетнего брата.   Это было невероятно:  тогда  в Кустанае машин было мало, улицы были практически  пустыми.    И ухитриться сбить ребенка на полном ходу, на пустой улице - переломать ему обе ноги, руку, ключицу, передавить обе  почки,  - это  лихо   надо было напиться. Из-за  сильнейшего сотрясения мозга, мой братик не приходил в сознание больше месяца.  Сказать, что мои родители страдали -   ничего не сказать. Отец грозно кричал: «Если сын не выживет, - буду пожизненного требовать для гада» Через полтора месяца узнав, что мой брат пришел в себя и что  смерть ему больше не грозит,  к нам домой явилась жена этого шофера. С порога кинулась со слезами папе в ноги, умоляя пощадить ее мужа, отца двоих малолетних детей:

 - Ведь ваш мальчик сам под машину побежал! Сам! Он сам! Мы не виноваты!

   Помню, как она ползала по полу, хватала папу за ноги, пытаясь поцеловать,  громко выла, сморкалась, икала,  кричала, что денег у них нет, но она ВЕЧНО будет на нас работать – мыть полы, стирать, шить одежду…  Надо сказать, что после   контузии, папа не мог выносить ничьих слез. Мама строжайше запрещала кому-либо  в доме плакать при нем. Услышав женские вопли-визги, мама ледяным тоном велела женщине немедленно  покинуть наш дом. Но было поздно. Папа, сочувственно вздыхая,   сам довел рыдающую, икающую  тетку  до дверей, что-то говорил ей, успокаивал, утешал.   А наутро   забрал свое заявление из милиции.  

  У моего отца было настоящее мужское благородство:   приходя с работы, он     не рассказывал нам о своих проблемах. Весь этот тяжкий груз оставался там до следующего утра.   Все  его мысли  начинали занимать  мы – его семья. А мы      так ждали его возвращений! Какое счастье было летним утром, проснувшись, видеть на столе большой букет полевых цветов с кустанайских степей, ощущать его роскошный  аромат: ура! Папа приехал! Летом он никогда не возвращался домой без полевых   цветов. Приезжал из командировок   радостный,  рассказывал    маме только веселые истории: 

 - Заехали к родственникам Сарсеновых (Сарсенов – сослуживец и близкий друг). Ох, и бешбармак у них! На неделю вперед накормили.   

   Помню, однажды приехал буквально на полдня – помыться, переодеться.  В  руках толстая книга, в матерчатом переплете, с яркими картинками, – сказки Г. Х. Андерсена.

 - Вот, купил в дороге. Читай, дочка.

   За моим чтением следил внимательно. Может, благодаря ему, в пять лет я уже бегло  читала, а в шесть читала вслух деду Аксентию: он тоже любил сказки. 

Мои папа и мама (сверху), бабушка Евгения Иосифовна Тулинова,   тетя Марина Тулинова и мы с братом Сашей. Кустанай.   

Дома  он был  счастлив     с  нами.   

Мой брат и я с папой на прогулке в парке. Пятидесятые годы

26 апреля 1956 года, Кустанай. 10 лет дня свадьбы моих родителей

   Мне до сих пор иногда  с завистью говорят,   мол, твой отец был таким высоким начальником, занимал такие  важные посты.    Наверное, у вас была охрана, прислуга, драгоценности,  вы каждое лето ездили отдыхать за границу… Мне все это смешно слушать. Время тогда было совсем другим, и жизнь другая, более трудная. Да и  отец был другим человеком. Он не мог пройти мимо чужих проблем. Скольким    родственникам он помогал   материально!     

  По   крестьянской привычке он каждый год по весне  исправно брал земельный участок, сажал картошку и бахчу. Причем огородные работы в нашей семье считались делом сугубо мужским. Вернее, отец считал это своим отдыхом, разрядкой.  

   В редкие свободные летние  вечера папа с моим братом брали удочки и шли на Тобол рыбачить. Или на футбол болеть – это была отцова страсть.   Всей  семьей хотя бы раз за лето собирали землянику, дикую вишню. Осенью – грибы.

   До сих пор трудно мне  понять, как он находил для этого время со своей сумасшедшей нагрузкой на работе.  

Посадкой картофеля в нашей семье обычно занимались мужчины . Кустанай, 1961 год

С командировки – на бахчу за арбузами: мама очень любила арбузы-скороспелки. Кустанай, 1962 год

   Отец  ушел из жизни 23 года назад. Но до сих пор я часто ловлю себя на мысли: надо бы у папы спросить,   надо бы посоветоваться с ним.   Не   у кого спрашивать, не с кем советоваться… Разруливать свои проблемы надо самой.  Но он был и остается  моим, нашим компасом,  -  этот необычный человек,   настоящая Личность.  

 9-го Мая я – у папы. 2012 год, Алматы

Малых-Визер Надежда