Большое дело

Статья из газеты "Степная заря" 28 ноября 1922 года

Не слышно по утрам и по вечерам баса фабричного гудка, не вьется черной тучей дым из высокой трубы, и кажется, что нет жизни и движения на бывшем пивоваренном заводе Лорец. Только и того, что побелили корпуса – летом белели ослепительно.

А между тем с середины августа на пивоваренном заводе жизнь в движении: частично установлена и пущена в ход текстильная фабрика бывшей Жучковой. Только еще частично пущена в ход, обрабатывает частную шерсть, «на масло» зарабатывает, как говорит П.А.Афанасьев. Но 60-сильный «Болиндер» рад случаю доказать, что слухи о его инвалидности – ложны. Правда, были изъяны в его организме, но слижком уж настойчивы и внимательны были врачи – тот-же Афанасьев и Бекау – вылечили. И теперь «инвалид» так лихо почмыхивает в трубу, что слегка даже земля подрагивает и позвякивают стекла в корпусе. Бакау, кажется, оставалось бы только наслаждаться успехами, достигнутые его упорством – ведь двигатель-то пошел, но он все еще не совсем доволен.

- Вот если бы ему то да это, - вот тогда бы он мотал!

Машина, через которую пропускают шерсть частных заказчиков, трещит как пулемет, трясется, как в жесточайшей лихорадке, и пушистая шерсть словно выдувается воздухом на пол, где ее убирают в мешки. Это же – черно. А дальше – огромные цилиндры таких же трескучих машин мягким широким потоком струят уже мягкую-мягкую, чистую шерсть – хоть сей час на веретено. Пыльно здесь: крестьянская шерсть богата пылью и огромный вентилятор жужжит, как пропеллер аэроплана, - м его приводит в движение «Болиндер».

Маловато свету. Губпродком не решается снабдить фабрику имеющимся динамо. А при белых стенах и электрическом освещении получилось бы чудесно.

Потолки и стены увешены трансмиссиями. Змеятся и шелестят скрещенные ремни.

Вот в полутемном углу медленно ворочается какой-то барабан. Работница рукой помогает ему вертеться. Оказывается – всякие клочки, отбросы, очесы и т.д. очищаются от грязи и пыли. Из барабана вынимаю чистую и мягкую шерсть, а под барабаном куча мусора.

- На огород – очень хорошо, - говорит Бекау. А мы его – в яму.

Мюль-машина с 302 веретенами давно уже готова и даже ремень накинут на «холостой» шкив. Мюльщиков не было, но теперь есть и они, обученные летом. Но не работает еще мюль-машина, самая интересное: из-за других еще не собранных машин. Сборка других машин тормозится из-за недостающих частей, утерянных или расхищенных. Горы железа, чугуна по несколько раз перебираются в поисках какого-нибудь подшипника. Разбитое вдребезги склепывается, дырявое – залатывается…

В дальнем углу корпуса Карл Иванович с помощником возятся с «бросовым» «Климаксом», отысканным в груде хлама на одной из мельниц. «Пищепроводы» ему налаживают, трубки для подачи нефти.

- Будем пробовать, пускать.

- Пойдет?

- Пойдет.

Промывальные машины, красильный аппарат, насос у колодца, гидравлический пресс на 300 атмосфер – все это должен приводить в движение «Климакс». И приведет, двинет: очень уж похожи на напряженные мускулы его грозно замахнувшиеся спицами маховики.

Гидравлический пресс установлен недавно. Страшно тяжелый. При его установке пришлось снять всех рабочих, и даже ткачих, с их дела и возиться с ним. Назначение его – прессовать сукно в «штуки». Тут же печь, в которой будут нагреваться чугунные плиты, употребляемые при прессовании. В этом же помещении спрессованное в штуки сукно будет оставаться на ночь. Безопасно: бывший владелец завода предусмотрительно вставил в окна прочные железные решетки – Афанасьев благодарен:

- Все меньше приспособлять.

И трехярусная сушильня, где Лорец сушил солод, как нельзя лучше подходит для сушки сукна.

В ткацком отделении немного дымно от железных печек. Ткачихи сидят за станками. Гремят, бросаясь туда-сюда челноки. Часто рвется нитка, - говорят от того, что холодно в помещении.

- Но сегодня, - говорит одна, - ничего, тепло.

Работает 10 ручных станков. Полторы тысячи аршин суровья уже лежат на складе. У товарища Бекау даже уже костюм из этого материала. Не совсем «шикарно», но зато со «своей» фабрики.

Использовать монашек как предполагалось в качестве ткачих, не пришлось – «не подходят». А «светские» не очень то налегают на работу. Приглашается старый ткач, который должен будет подтягивать. Говорят, строг. Часть ткацкого отделения освобождена и в ней устроен клуб со сценой, декорации и занавес на которой тоже из «своего» материала. В пятую годовщину уже ставили спектакль местными силами: ведь на фабрике организована ячейка РКП, которую Григорий Иванович Кулагин заботливо снабжает литературой – его ведь «родная».

Выходишь из корпуса во двор – он весь полон треском бешено вертящихся машин и почмыхиванием «Болиндера». А по двору и под навесами – уйма станин, шкивов, валов, шестерен, цилиндров, труб… Все это – части машинных организмов. Все это надо собрать, оживить. Все это в большинстве случаев повреждено, наполовину растеряно. Трудно собирать, трудно оживлять мертвецов.

Но на фабрике работают по прежнему тот же Бекау и тот же Федотов, и недаром Федотов в 5-ю годовщину Октябрьской революции был на манифестации с красной лентой через плечо с надписью «Герой труда».

Из сомнительной затеи получается уже нечто определенное: работает уже две смены, более ста человек – это в Кустанае-то! И сомневавшиеся в «затее», кажется, начинают верить: любопытствуют:

- А скоро ли можно сукна на галифишки, а? Нельзя ли поскорее?

Скоро сказка сказывается…

Здесь же не сказка, а тяжелое и большое дело.

Дело же не скоро делается.