По следам юности

1969 год

            «По следам юности» - книга воспоминаний известного башкирского поэта Сайфи Кудаш. Он рассказывает о своих молодых годах, о поездке в Казахстан, где он когда-то работал учителем, впервые покинув родной дом, взволнованно описывает места, где прошла его молодость, в частности, наш город.

            Отрывки из этой книги

            1.

            - Вот это и есть Кустанай. Вы, кажется, и в самом деле по кому-то очень истосковались. Желаю вам удачи в поисках юности и счастливой встречи с ней! – сказал мне мой попутчик, покидая вагон.

            Я торопливо прошел через вокзал на Привокзальную площадь и здесь долго стоял, всматриваясь в город. На площади стало шумно. Большинство пассажиров нашего поезда – молодежь, прибывшая в Кустанайскую область на уборку урожая. Вскоре они расселись по машинам, которые прибыли за ними из совхозов, и разъехались в разные стороны. Площадь как бы снова раздвинулась и стала шире, а я все стоял и смотрел, словно пытаясь отыскать приметы полувековой давности. Но все здесь для меня было ново и странно. Я чувствовал себя, как человек, попавший в незнакомый город.

            В далекие годы моей юности здание вокзала одиноко торчало примерно в километре от города. Если смотреть от вокзала, то Кустанай, расположившейся в долине на левом берегу Тобола, просматривался насквозь. А теперь город начинается прямо от вокзала, рядом стоят многоэтажные дома, возвышаются корпуса заводов.

            Мне помнится, кроме мелкого тальника по берегу реки, в окрестностях Кустаная не было ни деревьев, ни леса и вообще ничего, на чем мог задержаться взгляд. Современный же Кустанай утопает в зелени. В своеобразных почвенных и климатических условиях, господствующих здесь, озеленить город, превратить его в большой сад, конечно, дело нелегкое. Это, пожалуй, равносильно операции, благодаря которой израненный, искалеченный организм восстанавливается как гармоническое целое. И нынешний Кустанай выглядит так, словно в нем издавна росли и эти деревья на улицах, и уходили ввысь сады и парки.

            Центральную улицу, по которой прежде шествовали лишь караваны верблюдов и над которой при малейшем дуновении ветра вставали клубы пыли и песка, теперь назвали именем Ленина. Залитая асфальтом, она тянется от самого вокзала до береги реки Тобол.

            До Октябрьской революции Кустанай был типичным для казахской степи городом: одноэтажные дома, деревенского типа, улицы без тротуаров, магазины, сгрудившиеся в одном месте, базары… Городской вид имела лишь та часть центральной улицы, где располагались магазины. Стоило пройти дальше квартал или два, как ты снова попадал в обыкновеннейшую деревню.

            …С апреля по ноябрь 1913 года я обучал грамоте ребятишек трех небольших деревень – Нижнее, Среднее и Верхнее, относящихся ко второму аулнаю (старостат) Аракарайской волости Кустанайского уезда. С марта по октябрь 1914 года учительствовал у некоего Бииса Алатаева в деревне, расположенной на реке Убаган и относящейся к Петропавловскому уезду Акмолинской области. Затем с апреля по ноябрь 1915 года учил двух мальчиков, Мухамбета и Саиджана Шулимбаевых в деревне Аралкулево Тусунской волости Тургайского уезда.

            Тогда я стал свидетелем многих событий, происшедших в казахской степи. Теперь мне надо побывать в деревнях, где учительствовал, повидаться с людьми, которых знал в прошлом, выяснить, как сложилась их дальнейшая судьба, я приехал сюда с большой надеждой отыскать своих бывших шакирдов и горячо обнять их после столь долгой разлуки.

            Пролетело полвека. Над Казахстаном, как и над всей Россией, пронеслись сильнейшие общественные бури, которые повели к невиданным, удивительным изменениям в жизни. Многие тропы, по которым прежде проходили люди, забыты, заброшены – пролегли новые дороги. Следы прошлого покрыты пылью времени. Прежние административные деления давно уже сошли на нет. Да и возникшие после революции тоже менялись не раз. Осталось нетленным лишь чувство любви, которое хранилось в моем сердце к Казахстану и к казахскому народу. С течением времени оно обогащалось новыми красками, становилось шире, глубже и объемнее. Именно это святое чувство и привело меня на склоне лет в Кустанай, куда я приехал не как постой странник, когда-то здесь проходивший, и не как сторонний наблюдатель, а как истосковавшееся дитя, жаждущее встречи со своими родными!..

            Кустанай раньше делился на две части: Русская слобода и Татарская слобода. Основной Кустанай, прозванный Русской слободкой, начал строиться в 1879 году. Позже медленно застраивается за оврагами, что пролегали на окраине города, Татаро-Ногайская слободка. Если не брать в расчет крытые железом и тесом дома баев, примыкавшие к двухэтажной кирпичной мечети, здесь жил бедный люд: в землянках и жалких домишках ютились рабочие, добывавшие хлеб насущный на мельницах, на кожевенном, пивном и кирпичных заводах, на бойне и мойке. После революции в часть знаменитого революционера, государственного деятеля и писателя Наримана Нариманова мусульманская часть города была переименована в слободу Нариманова, или Наримановку.

            Почему то первым делом мне захотелось посетить как раз Наримановку. Слободу с городом связывал маленький деревянный мосток, перекинутый почти над самым дном оврага, и я пошел искать его.

            Очутившись на краю оврага, я поразился: через него перекинут железобетонный мост, а знакомый мне деревянный мосток, словно памятник старому Кустанаю, лежит где-то глубоко внизу. Прорезающая город магистральная дорога проходит через новый мост и уносится дальше, в южные районы области, к Соколовско-Сарбайскому горно-обогатительному комбинату.

            На какой бы улице я ни очутился, всюду в глаза бросаются строительные работы. Теперь для Кустаная это обычное явление. Происходит коренная реконструкция города, он благоустраивается. Прокладывается канализация и автоматическая телефонная линия, улицы одеваются в асфальт.

2.

            Друг моей юности Майлин посвятил весь свой талант казахской советской культуре.

            Мое знакомство с Беимбетом Майлиным произошло совершенно неожиданно. Собственно, и последующие наши встречи были случайными.

            1915 год. Март подходил к концу. После того как на уфимском вокзале я купил билет четвертого класса до Кустаная, в моем кармане остались две медные копейки на дородные расходы. Однако, это обстоятельство не очень-то беспокоило меня, - наоборот, я был рад несказанно, что на билет-то хватило! Вот если бы двух копеек не достало, как тогда поступить? Выходит, самое тяжелое пройдено – дорога до Кустаная обеспечена. О других трудностях, которые могут подстеречь в пути, я и вовсе не думал.

            Утром я заметил в другом конце вагона двух казахских парней, и, поздоровавшись, проговорил:

            - Путь добрый!

            Одеты они были довольно опрятно, волосы длинные. Выяснилось, что это шакирды уфимского медресе «Галия».

            С шакирдами я сошелся так быстро, словно они были моими давнишними знакомыми. Когда поезд стал приближаться к Кустанаю, я понял по разговору, что они знают, у кого остановиться.

            - На Ногайской стороне у меня есть очень хорошая квартира, - сказал я. – Только вот сил до нее нет добраться. Сижу и думаю, как же мне быть.

            - О чем ты беспокоишься? Почему сил нет? – Спросили оба почти одновременно. – Болен, что ли?

            - Да нет, не болен. Сил-то собственных достаточно. Нет только силы нанять извозчика, - проговорил я.

            Мои слова рассмешили их. Я тоже, поддавшись общему настроению, засмеялся.

            - Если у тебя только эта печаль, не беспокойся, вместе поедем на твою квартирку, - сказал тот, который громко разговаривал и смеялся.

            Так совершенно неожиданно дела мои пошли на лад. Хорошо откормленная ломовая лошадь медленно вышагивала переулками и, наконец, остановилась возле дома Сабиржан-агая. Мать его, женщина добрейшая, встретила нас, как своих детей. В ходе разговора за чаем, я узнал, что моего веселого попутчика зовут Бимухаметом Майлиным.

            После чая мы пошли рыскать по всем постоялым дворам Кустаная в поисках людей, которые должны были встретить этих двух шакирдов. Но все было безрезультатно. Никого не нашли. Однако, хождение по постоялым дворам оказалось полезным для меня. Широкоплечий, прихрамывающий на одну ногу черноглазый казах, приехавший со стороны озера Уркаш, сразу же, как увидел нас, спросил:

            - Не учительское ли место себе ищете?

            - Бимухамет Майлин разговорился с ним, будто знал его давным-давно. Сказав, что ищет своих земляков, Майлин обернулся ко мне:

            - Вот, специально для вас привезли из Уфы шакирда. Очень хороший шакирд, уже целых два года учительствовал среди казахов. Если хорошо заплатите, то нанимайте да и везите в степь.

            Казаха звали Муканом. Он был из Тургайского уезда. Работал приказчиком-управляющим у одного богатого бая, имеющего около тысячи голов скота, пятьсот лошадей, до тысячи овец и почти двести верблюдов.

            Когда мы шли обратно на квартиру, Бимухамет посоветовал мне ехать.

            На следующий день, сидя в санях Мукан-агая, под мелким нудным дождем я ехал в Тургайскую степь в направлении озера Уркаш, где какие-то русские богачи добывали соль. Бимухамет Майлин и его товарищ, провожая пожелали мне доброго пути.

            Лошадь у Мукан-агая была хорошая, и я надеялся, что мы быстро доедем до места. Но мои надежды не оправдались. С Мукан-агаем еще шли верблюды, запряженные в шесть саней. На этих верблюдах всю зиму возили в Кустанай шкуры, шерсть и разное другое добро. Выходило, что баи Шалимбаевы, к которым я ехал, занимаются не только животноводством, но заодно промышляют и торговлей, конкурируя с татарскими купцами. Привезя товары в город, Мукан-агай, оказывается, закупает здесь мануфактуру, чай, сахар и другой необходимый для хозяйства товар, чтобы затем, объезжая деревни, обменять их на шкуры, шерсть и прочее деревенское сырье. Вот и теперь он привез в город последнюю партию шкур, собранных летом, продал ее и, чтобы в весеннюю распутицу не прекращать торговлю, везет обратно необходимые деревне товары. По этой причине скорость нашего движения зависела от размеренных верблюжьих шагов. Порой мы обгоняли верблюжий караван и оставляли его далеко позади, но потом все равно вынуждены были дожидаться. Мукан-агай не располагал большими знаниями, но претендовал на многое и был очень словоохотливым человеком. За время пятидневного пути он основательно ознакомил меня с моими будущими хозяевами и их жизненным укладом.

            …Я стал учителем у бая. Для обучения детей и для моего жилья соорудили войлочную кибитку, которая называлась «Домом для гостей». Наезды и угощения гостей никогда не прекращались, что очень мешало работе, но была в этом и полезная сторона: я находился в курсе всех событий. Немало новостей я услышал здесь, был свидетелем многих продолжительных бесед.

            Во второй половине июня в мое жилище вошел незнакомый гость. Был он коренастый, крупный, одет наполовину по-казахски, наполовину по-русски. Человек весьма разговорчивый и крайне любопытный, он обо всем расспрашивал, до всего допытывался. Не успев войти в дом, как, даже не спросив разрешения, начал рыться в моих книгах, а потом, словно официальное лицо, занимающееся проверкой школ, принялся расспрашивать, каких я методов придерживаюсь в своей работе, какими именно учебниками пользуюсь. Чем больше, тем все ближе и яснее становился он для меня. В скором времени, мы, как закадычные друзья разговорились на интересующую обоих тему – о распространении знаний среди казахского народа. Вот он выхватил из моей библиотеки какую-то маленькую книжку и несколько смущенно сказал:

            - Я и есть тот человек, который ее написал.

            То была поэма «Гюлбкашима». Автором оказался редактор единственного казахского журнала «Айкап», выходившего в Троицке, - Мухамеджан Сералин. В ходе разговора он пожаловался на большие затруднения, связанные с выпуском журнала и на слабое его распространение в народе, из-за чего он и вынужден выезжать теперь в деревни для привлечения подписчиков. В конце разговора Мухамеджан-агай сказал:

            - Регулярный выпуск газет и журналов на казахском языке и их тираж в будущем зависит от наличия культурных людей. Не ограничивайтесь одним лишь обучением детей грамоте, сейте в их сердцах семена любви к родному языку и литературе. Пусть редакторы будущих газет и журналов не ходят, подобно нищим, из деревни в деревню, пытаясь распространить свое издание. Лишь прибывшие в казахскую степь учителя честным и добросовестным трудом смогут оправдать доверие местных людей.

            Когда интересы рода и экономические соображения того требовали, баи принимали активное участие в выборах деревенского и волостного начальства. Чтобы добиться победы своего ставленника, они не жалели ни денег, ни скота. Однако сами не хотели выдвигаться в руководители, считая более целесообразным «заказывать музыку», под которую бы плясало выборное начальство. В то же время у них и в мыслях не было побеспокоиться о судьбах казахского языка, литературы и культуры.

            Несмотря на это, баи, послушавшись совета Сералина, решили стать подписчиками журнала «Айкап» и газеты «Казах». А в одном из номеров журнала «Айкап», оставленном Мухамеджаном Сералиным, я прочитал такой өлең:

Зима прошла. Уже давно весна.

Земля освободилась от морозов.

Очнулась после длительного сна

Природа вся. Прозрачен теплый воздух.

Щебечут птицы. Рыб не сосчитать

В казахских реках. Муравьи за дело

Во всю взялись. Им нынче благодать,

Им длительная спячка надоела.

И тут и там – живые существа,

Кипит работа яростно и спорно,

Высоко поднимается трава

В больших полях цветы зажгутся скоро.

А человек?

Что надобно ему?

О чем его заботы, в чем надежды?

О, как мечтает он в своем дому,

Чтоб стала жизнь назавтра лучше прежней!

И жаждет он, постигнув ремесло,

Народу стать желанным и полезным,

Коль в жизни цель имеешь – жить светло!

В беспечной лени жить неинтересно.

Но оглянитесь – как сейчас живут

В моих степях? Здесь тягостно и гадко:

Здесь друг у друга люди землю рвут,

Кругом проклятья, вопли, стоны схватки…

Придет зима, и вдовы продают

Последний скот и горько слезы льют.

Тепло наступит – за летовки драки.

Так прозябают бедные казахи…

            Прочитав өлең, я посмотрел фамилию автора, и меня охватило волнение. Это был өлең Бимухамета Майлина. Попутчик, с которым мы, наняв извозчика, проехали от вокзала до квартиры, простой парень с выпяченными губами и аспидно-черными глазами, - акын! Я читал его өлеңеще и еще, и с каждым разом Бимухамет становился мне как-то ближе и родней. Мне хотелось поздравить его и горячо пожать ему руку.

            …Доселе в моей кибитке бывали гости, почти ничем не отливавшиеся друг от друга. Эти бездельники все время объедались мясом, опивались кумысом, только и занимались что своими бесконечными интригами. Все они до смерти надоедали мне. А Мухамеджан Сералин приехал словно вестник счастья. Как сильно хотелось, чтобы он задержался здесь подольше! Но этого не случилось. От нас поехал в сторону Тургая все по тем же делам распространения журнала. А мы с моими баями выехали в Кустанай на Петровскую ярмарку, которая проходила в начале июля. Перед самым Кустанаем остановили в одной деревне. Пока размещались, пока пили кумыс, хозяева успели сварить мясо только что заколотой овцы. И вот, когда позвали есть баранину, вместе со всеми в дом, куда сходились гости, неожиданно вошел улыбающийся Бимухамет Майлин: это была его родная деревня, в которой он учительствовал. Когда мы, поздоровавшись, крепко обнялись, окружающие удивились. За обедом я рассказал ему о своей встрече с редактором «Айкап», а когда сообщил о прочитанном в журнале өлеңе, то почувствовал, что ему стало неловко, он даже покраснел. Во время этой короткой встречи нам не удалось вволю поговорить.

            На прощанье Майлин попросил меня, если я снова отправлюсь в сторону Тургая, заехать к нему. Однако обратно мы возвращались другой дорогой...

5.

            ...Осенью 1911 года в Кустанае возникает самодеятельная труппа, организаторами которой были приказчики Халип Абзалимов и Расул Мухамадиев, молодые поэты Валиулла Халили и Акрам Галимов, а в состав труппы вошли в основном молодые приказчики, служившие у кустанайских баев. Халил Абзалилов был назначен администратором, обязанности режиссера-постановщики первого спектакля взял на себя русский артист Павел Сысин. Для первого отделения литературного вечера выбрали одноактную комедию «Путешествие в Казань». В программу второго отделения были включены стихотворения Габдуллы Тукая, Мажита Гафури, М. Укмасыя, башкирские народные песни «Ашкадар», «Тафтиляев» и башкирские танцы.

            И вот в один из дней, совершенно неожиданно для городских обывателей, на улицах провинциального города Кустаная, где жизнь медленно текла по ограниченному руслу затхлых религиозных представлений и привычек, огненно ярко запестрели огромные афиши. Текст объявления напечатан по-русски, а поверх него выведены крупными буквами слова: «Эдэбиат кичесе» («Литературный вечер»), набранные по-татарски. Эти афиши так взбудоражили Кустанай, что жизнь забурлила в нем как в кипящем котле. Представители каждого социального слоя реагировали на это по своему. Мулла Гатаулла Валиев, дабы не допустить литературного вечера, в течение месяца читал в мечети проповедь, направленную против крамольников. Разъясняя прихожанам греховность театральных представлений, он поднял на ноги невежественных баев, духовенство и всех приверженцев старых нравов и обычаев. Зловещий кулак темных сил был занесен над смельчаками, и, дабы погасить первые искры искусства, готовые вспыхнуть в затхлой обстановке провинциального Кустаная, они не отказались даже от применения физической силы.

            Молодежь не отступала перед натиском мракобесов, не повернула назад, продолжала свое. Чтобы сбить с толку преследователей, она прибегнула к небольшой хитрости: репетиции стали проводить каждый вечер на новом месте: то на одной, то на другой квартире. Тех, для кого дорога домой была сопряжена с опасностью, провожали сообща, всем гуртом. Конечно, в этом первом театральном мероприятии ни одна женщина не участвовала – женские роли пришлось исполнять мужчинам.

            И вот после долгих мытарств подготовка к вечеру была завершена. Подошел день премьеры – 6 декабря 1911 года. Старое и новое сошлось в этот день лицом к лицу. Сторонники установленного порядка, видя, что молодежь не намерена отступать, пустили провокационный слух, что де, как только начнется представление, все окна клуба будут разбиты и на сцену полетят камни. Услышав это, молодежь была вынуждена обратиться к начальнику уезда с просьбой прислать в клуб для поддержания порядка дополнительный наряд полиции.

            Чтобы заткнуть рты духовенству, самодеятельные артисты привлекли на свою сторону и прогрессивно мыслящих стариков. Последние, хоть и не принималиу участия в театральном представлении, однако дали согласие объявить свои имена в афишах. На первое представление осмелились придти только три женщины. Поэтому их окружили особым вниманием, усадили в первый ряд, даже напоили бесплатно чаем.

            Так впервые в истории Кустаная была осуществлена постановка национального спектакля, силы нового одержали верх, старое вынуждено было отступить. Молодежь торжествовала.

            К каким бы уловкам ни прибегали реакционные силы, самодеятельная театральная труппа не распадалась. Не прерывая своей деятельности, труппа выступала вплоть до 1934 года, знакомя кустанайских зрителей со многими произведениями татарских и русских драматургов.

            Казахская молодежь после революции тоже создала самодеятельный театральный коллектив, в который вошли казахские и татарские юноши и девушки. Они поставили пьесы «Чернобровая», «Опозорилась, оказывается не сваха» Беимбета Майлина, «Энлик-кебек» Мухтара Ауэзова, «Жертвы невежества» Кульбая Тугусова и другие произведения. Нынешние народные артисты Казахской ССР Елеубай Умурзаков, Серке Кожамкулов и доктор медицинских наук Мухамеджан Фарызов в двадцатых годах впервые выступили на театральных подмостках в качестве самодеятельных артистов.

            Учащаяся молодежь Кустаная под руководством Беимбета Майлина весной 1918 года провела литературный вечер, состоявший из трех отделений. Программа вечера, написанная рукой Беимбета Майлина, по сей день хранится у Гарифа Шакирова. Снаала была разыграна пьеса неизвестного автора «Кто виноват?» С исполнением песенных музыкальных и литературных номеров во втором отделении выступили восемь человек, а песню «Тонкая талия» спели хором. В третьем отделении зрителям показали «Деревенскую свадьбу».