Кто такой Волгин и почему он перешел в баптизм?

"Оренбургские епархиальные ведомости". 1914 год

            10 апреля 1913 года, в страстную среду, когда весь православный мир, с ужасом вспоминая коварное предательство сребролюбивого Иуды, в умилении славил страдания и долготерпение Господа Иисуса Христа, лишенный священнического сана и духовного звания некто Волгин перешел в баптисты. Событие это, печальное не столько для православной церкви, сколько для самого несчастного отступника, чрез левую печать быстро сделалось известным всей России. В истинных и преданных православной церкви сынах оно вызвало недоумение и глубокое сожаление, к виновнику этого прискорбного явления, а среди баптистов необычайное торжество. Имя Волгина и до сих пор треплется на страницах грошевых, лживых газеток и сектантских тощих и бессодержательных журналов. Баптисты сравнивают Волгина с апостолом Павлом; кричат, что после многолетней, напряженной миссионерской борьбы с баптизмом, он опытным путем убедился в истинности этого учения и из «гонителя», вдруг стал защитником «гонимых».

            Сами баптисты на первых порах плохо верили в искренность Волгина, боялись обмана с его стороны и даже бегства, почему постарались забрать его в свои руки и сделали его пленником своим в точном смысле этого слова. Когда в Асенкритовском поселке Волгин пред епархиальным миссионером Несмеяновым изливал свои обиды и огорчения и приносил позднее раскаяние в необдуманном поступке, за ним по пятам следовал лжепресвитер поселка Николаевского – Граор.

            - Александр Михайлович, - пора домой – торопил он Волгина; - братья ждут и беспокоятся!

            - Сейчас, сейчас – виновато говорил пленник, - еще несколько минут.

            Нужно было видеть в это время Волгина, его беспомощность, какую-то безропотную покорность своему суровому стражу, чтобы отчасти понять его душевную тоску и муки о прежнем и безвозвратно утраченном…

            - Что, Граор, - боитесь, как бы ваш пленник не сбежал от вас? – спросил его миссионер. – Не бойтесь, это случится не ранее того, как Волгин узнает всю вашу ложь и лицемерие.

            На это ни страж, ни пленник ничего не возразили. Граор настойчиво требовал ехать в Николаевский поселок. И недавно пастырь, духовному авторитету которого подчинялись тысячи людей, понуро опустил свою несчастную голову и смиренно зашагал за своим новым властелином…

            Мало по малу событие это заглохло и о нем все забыли. Но не хотят забыть о нем баптисты. До сих пор они поднимают крик и шум около имени несчастного Волгина и, по своему образованию, распускают заведомо ложные слухи о его переходе. Думалось, что сам Волгин дорожа именем порядочного и честного человека, укажет истинные причины такого крутого поворота в своей религиозной жизни. Но он этого не сделал и сделать не может, если не желает быть брошенным со своей семьей на произвол судьбы «евангельскими христианами». Скажи он открыто и честно, что, переходя в баптизм, он руководствовался не какими-либо религиозными побуждениями, а гнала его туда материальная нужда, слепая злоба против своих мнимых обидчиков и желание причинить кому-то неприятность, и на другой день он был бы с позором изгнан из Николаевского поселка, гостеприимно открытые двери захлопнулись бы пред ним и его семьей. Конечно, мы, может быть, ошибаемся в данном случае, в мнении о баптистах. Для них, возможно, неважны мотивы, которыми руководил Волгин в своем поступке, - лишь бы получился скандал и шум, а копаться в душе человека нечего, да и неинтересно. Как бы то ни было, но Волгин не нашел в себе достаточного мужества открыто высказаться. Ему выгоднее было притворяться и лгать и самому постепенно привыкать к этой намеренной лжи, ради материального обеспечения своей семьи. В статье: «Мои религиозные переживания» Волгин пишет, что главными причинами, побудившими его покинуть православие и перейти в баптизм, были: запрещение второбрачия для вдовых священников, посты православной церкви и открытие мощей преподобного Серафима Саратовского чудотворца. Долго он размышлял над этими вопросами, постепенно пришел к отрицанию их истинности и целесообразности и, наконец, решился перейти в баптизм.

            В задачу настоящей статьи не входит подробное опровержение взглядов Волгина на учение церкви о второбрачии клириков, постах и святых мощах угодников Божьих. Достаточно заметить, что нового по этим вопросам им ничего не сказано. Задача нашей статьи заключается прежде всего в том, чтобы на основании документальных данных и письменных показаний самого Волгина доказать, что он перешел в баптизм не будучи уже священником, а после лишения его судом церкви священнического сана и духовного звания. Уверение баптистов в противном есть не что иное, как наглая клевета и ложь.

            Затем, на основании тех же документов мы должны раскрыть настоящие, действительные побуждения к переходу в баптизм Волгина. Из них мы увидим, что о каких-либо религиозных мотивах в этом печальном деле не может быть и речи; на них Волгин стал ссылаться уже после лишения сана и своего отступничества. Правда, вопросом о второбрачии клириков он интересовался и раньше в течение многих лет, и этот вопрос для него несчастного вдовца – сделался больной идеей. Но отделаться от православной церкви, а тем более уходить из него в баптизм, он никогда не имел намерения до самой катастрофы.

            Тут были другие мотивы и побуждения, о которых мы и намерены высказаться сейчас.

            Волгин родился в 1876 году. Специального образования не получил, что несомненно должно было иметь влияние на его жизнь. Постепенно проходя должности учителя, псаломщика и дьякона, он наконец, в 1901 году был рукоположен во священника. До своего поступления в поселок Викторовский он служил в трех приходах Орского, Оренбургского и Троицкого уездов. На другой год по рукоположении, Волгина постигло несчастье: умерла его жена. Вместо того, чтобы терпеливо нести посланный ему Богом тяжелый крест вдовства, или добровольно снять с себя сан для вступления во второй брак, он сошелся с учительницей, некой Феодосьей Назаровой. От этой преступной связи у них вскоре появились дети. Это незаконное сожительство препятствовало Волгину подолгу служить в одном приходе, он принужден был часто менять не только села, но и уезды. Но молва народная неотступно следовала за ним всюду, где бы он ни появился. В поселок Викторовский Волгин приехал открыто с бывшей учительницей, признавая ее пред Богом и народом своей женой. Викторовцы были рады такому священнику, так как у них тогда только что открылся приход и началась постройка храма, Волгин энергично принялся за устройство прихода и храма и этим заслужил расположение прихожан. Викторовцам он понравился.

            Сам Волгин на первых порах признавал свое незаконное сожительство противным канонам церковным, чувствовал всю фальшь двусмысленного положения, стеснялся, прятался. Но, видя, что прихожане снисходительно относятся к его частной семейной жизни, он успокоился и ревностно повел борьбу с окружающим сектантством, за каковую деятельность и был определен в 1911  году на должность окружного миссионера. Незаконное, соблазнительное сожительство Волгина, конечно, не могло долгое время оставаться тайною для окружающих, да и сам он не делал из этого секрета, а даже рисовался пред своими близкими знакомыми, советуя всем вдовцам-священникам брать с него пример и явочным порядком провести вопрос о второбрачии клирков. Но в душе у Волгина жила постоянная тревога за свое будущее. Были у него попытки оправдать себя законным путем, чрез подачу петиции в священный Синод о разрешении вдовцам-священникам вступать во второй брак. Но эти попытки, конечно, не могли иметь успеха, так как требование второбрачия явно противоречит учению по этому вопросу священного писания, канонам и всей истории церкви. Старался Волгин оправдать себя и тем, что его образ жизни все же лучше многих других вдовцов-священников и он из двух зол выбрал наименьшее. Но прелюбодеяние, в какой бы форме оно ни проявлялось, все же остается тяжким грехом, и Волгин не мог не чувствовать и не сознавать этого в душе своей. Совесть осуждала его неумолчно. Чужие грехи нисколько не оправдывают наших нарушений заповедей Божьих и ссылка на них не делает нас лучшими и чистыми. От этого сознания и вечных укоров совести и было неспокойно в душе Волгина. Он знал, что достаточно с его стороны какого-нибудь неосторожного шага, резкого поступка по отношению к прихожанам, и жизнь его будет разбита непоправимо. Человек трезвый, энергичный, он долгое время умел ладить с прихожанами; но среди них были и недовольные Волгиным.

            Узнало про незаконное сожительство и Епархиальное начальство и предложило ему на выбор: или прекратить соблазнительную связь с женщиной, или подать прошении о снятии с него священнического сана. На размышление дано было два месяца. Волгин от ответа уклонялся целых два года, полагая, что гроза пройдет и жизнь пойдет по-старому. Но он ошибся в своих расчетах и предположениях.

            Кругом Викторовского прихода жили баптисты, с которыми, как сказано, Волгин вел энергичную борьбу. Баптисты не могли простят этого ему и всякими мерами старались подорвать его нравственный авторитет в глазах окружающего православного населения. И успели в этом. За последнее время Волгин охладел к миссии, чувствуя, что его слова противоречат собственной его жизни и мало влияют на православных. Лучше было избегать бесед с баптистами, тем более, что прежние труды Волгина внесли значительное успокоение в умы православных и шатаний в вере не замечалось более. Не хотели успокоиться на этом баптисты. Они открыто называли Волгина прелюбодеем и в беседах с миссионером кричали, что такого грешника не только не следует называть священником, а даже христианином. Его надо немедленно отлучить от церкви и подвергнуть строгому наказанию. Такие речи постоянно раздавались в тех поселках, где баптисты живут смешанно с православными. Так, когда Волгин провел несколько бесед в поселке Ерисковском, баптисты Анненского поселка говорили православным:

            - Вы поверили Волгину, этому прелюбодею? Жаль, что нас не было; мы уличили бы его в грехе и ему нечего было бы и говорить! Разве такие пастыри должны быть по слову Божьему? А то – Волгин! Из этого случая видно, что Волгин в то время был для баптистов посмешищем, предметом бесконечным  упреков и ругательств. Православную церковь, за ее терпеливое материнское отношение к этому несчастному человеку, они обвиняли в потворствах прелюбодеям. «Среди нас, говорили они, такого человека не найдете, прелюбодеи не должны быть в церкви Христовой!» Когда же этот прелюбодей перешел к ним, они все забыли и торжествовали, как будто грех прелюбодеяния вдруг стал добродетелью, открывшей Волгину в церковь святых безгрешных баптистов. Очевидно, по мнению баптистов Волгин получил прощение в своем грехе не путем сознательного осуждения себя в преступлении заповедей Божьих и оставлении прежней соблазнительности для людей жизни, а путем перехода в баптизм. Назвался баптистом – и ты уже свят и чист и грехов твоих нет. Это не лучше панских индульгенций!

            Православные относились в Волгину гораздо терпимее, и деликатнее, всячески стараясь избегать разговоров о его двусмысленном положении.  Недовольство все же было и постоянно поддерживалось намеками баптистов. Это нервировало православных и они ждали случая, чтобы положить всему этому конец. Случай этот, наконец, представился. «Волгин стал требовать от своей прислуги и даже от некоторых прихожан, что они называли его сожительницу не иначе, как «матушка». Это обстоятельство повело к тому, что симпатии многих прихожан к Волгину постепенно уменьшались, а в особенности со стороны стариков, когда дети их, упрекаемые в распутной жизни, в оправдание свое ссылались на незаконное сожительство, священника Волгина.

            Так смотрели православные на соблазнительную жизнь своего пастыря. Волгин понял, что еще один неосторожный шаг, одно столкновение с прихожанами и он погиб. Нужно было уходить на новое место, а если возможно и в другую епархию. С этой целью в 1912 году он взял продолжительный отпуск. Прихожане, ссылаясь на долгое отсутствие Волгина, просили Епархиальное начальство назначить им другого священника. Между тем, Волгин, после бесплодных поисков в Российских южных епархиях, возвратился в приход и зажил по-прежнему. Тогда прихожане вторично подали прошение, в котором уже определенно указывали, что священник Волгин вернулся из отпуска вместе со своей сожительницей к немалому соблазну православных. Это было 11 февраля. Епархиальное начальство указом Духовной Консистории от 7 марта за №3666 поручило благочинному Алексеевского округа Тиунову произвести формальное следствие с большим повальным обыском по содержанию прошения и отобрать от Волгина ставленую грамоту.

            Узнав про эти два прошения, Волгин решил отомстить составителям и подателям его. Пользуясь положением председателя в кредитном товариществе, он возбудил вопрос о недопущении в члены товарищества жалобщиков и заявил, что, если эти лица будут приняты, он уйдет из товарищества. Такая властность и фактическое самоуправство в товариществе Волгина еще более возбудило прихожан и они в количестве 18 человек в третий раз, 21 марта подали Епархиальному начальству жалобу, с указанием в ней разных преступлений Волгина по должности, как-то: неправильное ведение приходо-расходных книг по постройке храма, манкирование службой и уклонение от совершенных молебнов в царские дни.

            Следствие, начатое 17 марта и законченное 24 числа того же месяца, подтвердило справедливость жалобы от 11 февраля, да и сам Волгин признал себя виновным по всем пунктам. Он не мог не знать, что по суду он будет лишен священнического сана и, таким образом, потеряет источник содержания своей семьи, но все еще надеялся приход, хотя бы и административным порядком. Чтобы осуществить свое желание, Волгин упросил часть прихожан оставить его в Викторовском приходе и прекратить дело по обвинению его в соблазнительном поведении. В отношении викторовцев Волгин употребил даже угрозу, сказав, что в поданной 18 лицами жалобе допущен подлог, за который будет отвечать все общество. Среди напуганных викторовцев начались волнения; большинство, по проискам Волгина, восстало на подателей прошения. В то же время обвиняемый решил перейти в Журавлевский поселок и усердно просил жителей этого поселка хлопотать в переводе его к ним. Журавлевцы давно просили себе священника, но все ходатайства их не имели успеха. На предложение Волгина они согласились с радостью и приговором от 27 марта просили Епархиальное начальство назначить его к ним кпразднику Пасхи, угрожая в случае отказа перейти к баптистам. К этому приговору, после долгих разногласий, присоединили свои одобрительные приговоры часть викторовцев, аятцев и асинкритовцев.

            Не подлежит ни малейшему сомнению тот факт, что приговор составлен журавлевцами со слов Волгина и по научению последнего. Никто из журавлевцев в баптизм не собирался переходить и не перешел после отступничества Волгина. Это была просто детская угроза. На этом приговор были основаны все надежды обвиняемого. Вот что написано собственноручно Волгиным в конце приговора. «Журавлевцы постановили, кроме сего отдельным приговором, прекратить шинки и могарычи на сходах, а это показывает, что моя служба приносит пользу и нравственно возраждает прихожан, поэтому и я изъявляю свое согласие на перевод меня в поселок Журавлевский».

            Эти слова говорят сами за себя. Волгин до самого последнего момента надеялся, что дело его окончится благополучно. У него и мысли не было о переходе баптизм, до 27 марта, по крайней мере, а не только каких-либо религиозных побуждений или разочарований в бесполезности миссионерской деятельности, как кричат об этом баптисты и сам Волгин, желая этой ложью просто услужить и задобрить своих покровителей. Не мешало бы ему помнить, что писано им самим, и что этим писанием он желал сказать. Ясное дело, что ему не до убеждений было в то время, он спасал себя и свою семью от нищеты, которая грозила ему с потерей священства. Переход в баптизм совершен был именно в минуты такого тяжелого раздумья, в состоянии сильной ненависти к мнимым виновникам его заключений. Это был поступок злобы и отчаяния, а не плод долголетних размышлений над вопросами православной веры и жизни. Дальнейшие поступки Волгина еще более убеждают нас в этом.

            На телеграммы благочинного Тиунова и прихожанина Мельникова, в которых сторонники Волгина просили прекратить дело и оставить его в приходе, от Епархиального начальства был получен ответ, что дело следует вести по закону, не стесняясь побочными обстоятельствами.

            В то же время Оренбургская Духовная Консистория безостановочно продолжала вести суд над Волгиным по обвинению его в соблазнительном поведении и 3 апреля поставила: «Священника Викторовского поселка, Кустанайского уезда, Александра Волгина, как не отрицающего факта незаконного сожительства своего с женщиною и, следовательно, виновного в прелюбодеянии, на основании 185 статьи Устава Духовной Консистории, теперь же отчислять от занимаемого им места, запретить в священнослужении и лишить священнического сана, с исключением из духовного звания и передачей в распоряжение Оренбургского Губернского Правления, о чем и объявить ему чрез благочинного священника Тиунова, в порядке 171 статьи Устава, предписав отцу Тиунову ставленую грамоту Волгину немедленно представить в Консисторию; в случае не поступления в законный срок отзыва А. Волгина по сему делу или выражения им удовольствия настоящим постановлением, привести таковое в исполнение и донести о сем Святейшему Синоду к сведению. Это постановление подписано 4 апреля, скреплено резолюцией Преосвященнейшего Дионисия Челябинского за №1894 и утверждено резолюцией Преосвященнейшего Феодосия 5 числа того же месяца за № 2723.

            Волгин не знал, что судебное решение по его делу уже состоялось и вошло в законную силу, но из ответа Епархиального начальства на телеграммы благочинного Тиунова и прихожанина Мельникова понял, что никакого снисхождения ему не будет. Тогда то и явилась у него мысль отомстить духовному суду переходом в баптизм. Пятого апреля он подает в Оренбургскую Духовную Консисторию прошение следующего содержания. «Чтобы ускорить дело, я подаю настоящее прошение о сложении с меня священнического сана и заявляю, что я перехожу в баптизм, где по моему нет лицемерия и больше правды».

            Заявление Волгина, как мы видели, опоздало. Духовный суд 4 апреля уже лишил его сана и духовного звания.

            От должности окружного миссионера он был отрешен еще до начала следственного дела о нем, так что Волгин просил лишить его того, чем уже не обладал и не мог распоряжаться. Прошение Волгина от 5 апреля в высшей степени характерно и знаменательно. Он ходатайствовал в нем пред Епархиальною властью сначала о сложении с него священнического сана, а потом уже заявляет о своем переходе в баптизм. Этим Волгин резко подчеркнул высоту и святость пастырского служения в православной церкви, несмотря на соблазнительную жизнь некоторых носителей этого сана. Волгин до конца сознавал это, не хотел нести вместе с собою ту святыню на поругание врагам церкви и бережно оставляет там, где получил ее. Он пожелал уйти не священником, а простым мирянином. Баптисты замалчивают этот факт и тем самым жестоко разочаровывают Волгина в его суждении  о них, как людях не лицемерных и правдивых. Не успел он сказать им этого комплимента, как они поторопились делом доказать противное. Думается, что это только начало, ожидающих Волгина разочарований в его новых единомышленниках.

            После написания прошения Волгин заявил, что в страстную седмицу он служить не будет. Сам он объяснил этот отказ тем, что «в душе переспал считать уже себя священником» и что «у него струны лопнули».

            10 апреля он сдал приход священнику Асинкритовского поселка, заявив, что покидает Викторовку, но о своем намерении перейти в баптизм совершенно умолчал. Собравши народ в храм, Волгин начал служить себе напутственный молебен, от волнения и слез часто голос его прерывался, он останавливался, плакал, как будто прощался со всем для него дорогим и святым.

            Можно ли после этого говорить о каких-то долголетних размышлениях о вопросах веры и жизни и вытекающих из них религиозных побуждениях к переходу в баптизм Волгина! За час до своего отхода в поселок Николаевский он все еще любил православную церковь, плакал в ее храме, молился ее молитвами, целовал святой крест, который потом, скрипя сердцем, снял с себя… Как бы ни кричали баптисты, сколько бы ни уверяли в том, что Волгина привели к ним религиозные убеждения, мы видим из его поступков совсем другое. Видим, что Волгина гонит безвыходное положение, слепая злоба против своих мнимых обидчиков и, главнее всего, сатанинское самолюбие. Во время проводов он жаловался на своих врагов, говорил, что его распяли как Христа и теперь он уходит от них, от черного духовенства и ненормальностей церковной жизни. Большинство народа уверено было, что Волгин уходит на жительство в Троицк. Когда  же узнали про его переход в баптизм, вознегодовали на него и почувствовали к нему глубокое отвращение. В уме православных как-то само собою явилось сопоставление между двумя отдаленными по времени, но близкими и родственными по сходству почти две тысячи лет тому назад в среду; виновником этого события был Иуда-предатель. Другое случилось на их глазах тоже в страстную Среду.

            Из приведенных документальных данных вполне ясно и видно, что Волгин во первых перешел в баптизм не священников, а лишенных этого священного сана человеком. Суд лишил его сана священного 3-5 апреля, а он перешел в баптизм только 10 числа.

            Сам Волгин не пожелал перейти священником в баптизм и просил лишить его сана, очевидно, он мешал ему.

            Волгин перестал считать в душе себя священником, а баптисты все свое твердят. Кого же они приняли? Просто Волгина, а по их отзывам человека соблазнительной жизни. По мнению же православных, несчастного, жалкого человека-неудачника. Во вторых, из этих документов видно, что каких-либо религиозных побуждений и долголетних размышлений у Волгина не было и быть не могло. Не ими он руководился в своем поступке. Иначе, зачем ему нужно было просить прихожан о заступничестве, о перемещении в Журавлевский поселок, если он давно решил уйти в баптизм, разочаровавшись в православии? Зачем он служил молебен, если уже сомневался в спасительности церковных молитв? Все эти вопросы остаются без ответа. Слова и уверения Волгина резко расходятся с его делами и поступками; между ними целая пропасть и сколько бы баптисты ни старались ее засыпать, она всегда останется пропастью.

            Нет, Волгина гнала к баптистам прежде всего материальная нужда и страх за будущее своей незаконной семьи. С его стороны переход был жертвою, хотя и неразумною. Волгин делал попытки устроить себя нотариусом или агентом какого-либо крупного страхового общества, но отсутствие образовательного ценза стояло непреодолимою преградою.

            Далее, в своем поступке Волгин руководился слепою злобою к Епархиальному начальству и желанием «насолить ему», по его собственному выражению. Он почему то был уверен, что вслед за ним пойдут в баптизм и его бывшие прихожане. Но этого, не случилось и он сам после сознавался, что разыграл «глупую комедию».

            На вопрос епархиального миссионера Несмеянова, как Волгин будет верить в ложь баптизма и лицемерия с баптистами, он буквально ответил следующими словами: «Как-нибудь, может быть привыкну». Так убежденные люди не могут говорить о дорогих для них предметах веры. Волгин только еще собирается привыкать к сектантской лжи и лицемерию, но еще не убежден в спасительности баптизма. Да и убедится ли?..

                                                                                Д. Несмеянов