Православный миссионер в киргизских аулах Тургайской области. Окончание

1896 год

1896 год №3

            4 июля с заимки Полумискина направился по первой попавшейся дороге к Кустанаю и к вечеру напал на жилище киргиза Баянды Тюлюппаева. Остановился здесь не в землянке, а прямо в лесу. В Кустанае, ныне городе Николаевске, была в то время Петровская ярмарка, на которую стекалось много киргиз, преимущественно со скотом. Некоторые киргизы остановились на ночлег около меня. Пользуясь этим случаем, почитал им «Акыл бере-тугун кнеге» и «Первоначальные сведения о православной вере». Спал я здесь близ дороги, под открытым небом. Рано утром слышал я, как проезжавшие киргизы, видя мой экипаж и нас около него лежавших, спрашивали: «кто это тут остановился?» Мои соночлежники отвечали: «это русский мулла, наблюдающий за русскими, которые проживают по киргизским степям, если кто из киргиз хочет послушать о русской вере, тем он читает на киргизском языке шаригат». 5 июля ночевал в Кустанае, а 6 июля в полдень опять выехал в киргизские степи.

            6 июля отправился было на русскую заимку на земле киргиза Эдиги Атпасова, но заплутался в степи и только к вечеру случайно попал в аул киргиза Шахтабая Аманкарагайской волости, близ 2 станции от Кустаная по Тургайской трактовой дороге. Хотя тяжело плутать в степи, по киргизской пословице адасканнын анды жок, то есть у заблудившегося переда нет, но за это Господь привел мне здесь до глубокой полуночи беседовать и читать книги об истинах веры. Киргизы, видя, что я заехал к ним случайно, не дичусь, не бегу от них, а охотно с ними обо всем разговариваю, невольно заводили со мной разные речи религиозного и житейского характера. Здесь у Шахтабая читал разные книги. Чтение сопровождалось показыванием картин, что наглядно знакомило инородцев с иконопочитанием у православных христиан. Шахтабаю очень понравилась картина Благовещения Божьей матери, и очень даже попросил ее у меня в подарок, что мной с великим удовольствием и сделано. «Я теперь только понял, что такое иконопочитание у русских, прежде всего я думал, будто иконы эти русскими почитаются за Бога», говорил Шахтабай. Затем долго велась беседа о Божестве Иисуса Христа. Шахтабай заметил, что все читанное весьма хорошо, одно непонятно говорил он: «почему вы, русские, Гайсу (Иисуса) называете Богом? Его мы почитаем только за великого пророка» Я пояснил. «Ты верно говоришь, заметил Шахтабай, и наши муллы нам говорят, что Иисус действительно родился от Девы, творил великие чудеса, вознесся на небо и пред концом мира победил Таджала (антихриста)». Особенно с интересом слушала чтение и беседу жена Шахтабая, говорившая, что редко можно слышать в степи такое учение и такие приятные разговоры.

            7 и 8 июля посетил заимку на земле Эдиги Атпасова где живут 11 русских семей в числе 64 душ.

            9 июля посетил семью Петра Сыромятникова, на земле киргиза Укабая №4 аула Аманкарагайской волости. Семейство это, состоящее из 7 душ, проживает здесь семь лет и весьма охладело к храму Божию и ко всему церковному. У Петра 3 сына и 2 дочери. Дети, за исключением младшего, весьма хорошо говорят по-киргизски. Ночь с 9 на 10 провел в задушевной беседе с этой семьею, утверждая ее в истинах православия и выясняя, какова по образу жизни должна быть русская семья в киргизской степи.

            10 июля посетил кордон Аманкарагайского лесообъезчика Кузнецова, где жительствует 18 русских семей в числе 140 душ. Близ кордона открыта торговля купцом И.П. Архиповым. Доверенным у него здесь Казанский татарин Шарифей Мухамеджанов. Тут же Верхнеуральский татарин Казий Кутлумбатов строил исполу обдирку местному богатому киргизу Альчану Бекину №3 аула Аманкарагайской волости. Таким образом татары под разными предлогами проникают в степь, распространяя по ней свою нетерпимость ко всему не мусульманскому.

            11 июля проплутал, отыскивая кордон Аманкарагайского лесообъезчика Медведева, и ночь настигла меня в страшной безлюдной лесной глуши.

            12 июля приехал на кордон лесообъездчика Медведева, где навестил 4 русские семьи, в числе 22 душ. Просветил здесь святым крещением трех русских младенцев. Все стены избы лесообъездчика Медведева увешаны картинами религиозного и исторического содержания. Подобного рода картины в домах русских оказывают по моим наблюдениям, великое воспитывающее влияние на киргиз. Картины эти, особенно картину Страшного суда, любознательные киргизы рассматривают с большим интересом и расспрашивают об их содержании, потому я советовал русским по мере возможности украшать свои жилища религиозными картинами, и сам многим раздавал таковые, изданные Фесенко в Одессе. Вечером этого дня я ездил с Медведевым в аул киргиз из рода Тюлюнгутцев, чтобы познакомиться с ними и потому иметь больше поводов вести с ними религиозно-нравственные беседы. Приехали мы в аул поздно вечером. Киргизы из разных кибиток обступили и спрашивали Медведева, по какому делу мы приехали. Им на это Медведев весьма тактично пояснил, как я вчера плутал, отчего ныне стал чувствовать себя нездоровым и захотел погулять по степи, разъезжая по ней, заехали и сюда погостить и отдохнуть. Тогда киргизы, вполне успокоившись, сказали: «А-а! Милости просим пожаловать в кибитку!» И тотчас же повели нас в лучшую кибитку, поставили самовар и сварили мяса. Таким путем завелось знакомство. Прямых религиозных разговоров здесь не велось, я рассуждал вообще о русских порядках. Около полуночи мы возвратились на кордон. На другой день к нам не замедлили приехать из этого аула три киргиза – Исмагамбет, Джакуп и Даулетьяр. Теперь Бог привел познакомить их с истинами веры Христовой. Киргизы, прощаясь со мной, записали мое имя и фамилию, высказали желание зайти ко мне в городе в гости, и убедительно просили заезжать к ним при случае.

            13 июля к вечеру переехал на кордон Аманкарагайского лесообъезчика Игнатия Овсяникова, где посетил 2 русские семьи. Около этого кордона несколько годов уже летует в кибитке бедный киргиз Козыбай Жералин №5 аула Аманкарагайской волости, занимаясь разными изделиями из дерева. С ним я вел беседу еще в прошлое лето у него в кибитке. Теперь Козыбай, узнав о моем приезде, сам с семьей своей пришел ко мне на кордон. Поздоровался и, поговорив о том о сем, начал припоминать содержание читанного ему раньше и попросил ему еще почитать. Чтение слушали с редким умилением, восклицая: «Таких речей, такого наставления мы от своих мулл не слышали».

            14 июля посетил аул волостного управителя Аманкарагайской волости султана Брали Сейдалина, где навестил волостного писаря Петра Григорьева – дряхлого старика. К вечеру приехал на кордон Аманкарагайского лесообъезчика Семена Агеевича Сердюка. Здесь случился по лесному делу киргиз Доспул Кабаков Аманкарагайской волости. Он остался со мной ночевать. Вечером к нам зашли три местных киргиза-пильщика и просили меня прочитать им письмо от их родственника, написанное арабской азбукой. Потом мало по малу завязалась беседа о предметах веры. Слушали с великим вниманием. Выяснив им, по их просьбе, существенное отличие православной веры от мухаммеданства, указал между прочим на то, что от многоженства, установленного их шаригатом, происходят ссоры и грех, в подтверждение привел киргизское сказание, именно: во время страшной бури хозяин киргиз сидел вне кибитки. Подошел к нему сосед и говорит, что ты в кибитку не идешь? Ведь такая страшная буря! У меня в кибитке еще сильнее буря, отвечает первый – там две жены. Привел я также и киргизскую поговорку «ике катын алганнын жанжалы бар», то есть у того, кто возьмет двух жен, постоянные в доме ссоры. Мои слушатели восторженно и умиленно восклицали: «вот истинные речи! Все верно! – Итак, сказал я, может быть в Слове Божьем такое учение, чтобы люди, как бессловесные, жили со многими женами, и что будто даже на том свете дадутся каждому праведному мусульманину 77 чернооких 16-летних гурий? Да сохранит нас Господь от такого вероучения! Киргизы задумались и довольно долго сидели молча: впечатленные и простые сердца их чуют истину православия. Затем стали спрашивать меня: «можно лив еру менять и креститься? Нам говорят, будто очень грешно менять веру, и кто в какой вере родился, в той и должен умереть. «А разве хорошо делали бы люди, если бы, узнав истинного Бога, продолжали кланяться ненавистным вам идолам?» «Нет, Боже сохрани от того!» ответили единодушно слушатели. «А если предки делали худое, то неужели и потомки должны им подражать?» спросил я. «Нет, каждый из нас должен делать только доброе и истинное» ответили киргизы. Была уже глубокая ночь и мои собеседники с задумчивыми лицами разошлись по кибиткам. 15 июля к вечеру приехал на урочище Аулиекуль, где навестил 4 русские семьи, в числе 21 душ. Просветили здесь святым крещением русского младенца.

            16 июля, утром, пришли ко мне два киргиза из №2 аула Аманкарагайской волости Кудабай Сатыпалдин и Кабыл Бутабаев и просили им почитать о русской вере на киргизском языке…

            Около полудня поехал в гости к знакомым киргизам Бийбету и Тюлюпбергеню Куранчиным. Мне особенно интересно было побывать у них, так как Тюлюпберген сходил в прошлом году в Мекку. Приехал я поздно вечером в кибитку старшего брата Бийбета. Пили чай. Скоро пришел к нам в кибитку Тюлюпберген. Он показался мне мало похожим на простого муллу, каким он был прежде, до путешествия в Мекку. Теперь он держал себя очень надменно и поздоровался со мной не так, как прежде, радушно: прежде он брал мою руку обеими своими руками, а теперь взял в свою руку только один мой большой палец. Целый вечер мы вели с ним беседу…

            Уходя в свою кибитку на ночлег, хаджи Тюлюпберген просил меня на другой день заходить к нему в кибитку в гости и поздравить с новорожденным младенцем. На другой день 17 июля рано утром, умывшись и помолившись Богу, пошел и поздравил с новорожденным Тюлюпбергеня. Со мной пошли и киргизы. При поздравлении принята у киргиз особая форма благожелания, именно «баланын туманын бау берик болсын», что значит: да будет младенец долголетен и счастлив, при этом непременно дарить что-либо новорожденному, каковой дар называется «коримдык». И я, поздравляя Тюлюпбегеня, присовокупил принятую форму благожелания и дал норовожденному «коримдык». Это знание из излюбленных обычаев как самого хаджи, так и прочих присутствовавших киргиз весьма умилило, так что они не находили слов, как выразить мне свое радушие. Тюлюпберген угощал нас чаем и пресными лепехами с салом. Завязалась беседа. Между прочим Тюлюпберген сказал, что он привез из Мекки в подарок родственникам и знакомым ковры с изображением Мекки и Каабы, все это рассматривалось киргизами, как я узнал с большим интересом. Исходя из этих понятий об этих изображениях, я обратил внимание киргиз на вопрос об иконопочитании в православной церкви. По ликующим лицам киргиз было видно, что они отчетливо поняли, что есть иконопочитание.

                                                                            Продолжение следует

1896 год №5

            17 июля посетил русскую семью Леонтия Михайлова, поселившуюся на земле богатого киргиза Кубека Чинетова. Проведя больше суток среди этой семьи, утверждал ее в истинах православной веры; между прочим мне здесь сообщили, что к Кубеку Чинетову несколько раз заходили турки в последние три года. В 1893 году около Покрова Пресвятой Борогодицы, у Кубека целую неделю прожил какой-то по виду весьма ученый турок из благородных.

            У Кубека же живет мулла Искак Балуанов №1 аула Аманкарагайской волости. Он два раз ходил в Мекку и побывав там, совершенно изменил образ жизни; жену свою держит, вопреки киргизскому обычаю, под покрывалом и всем киргизам стал внушать, что они веры мусульманской вовсе не знают и не исполняют и хотел было уехать жить в Турцию, но на дороге за Троицком у него умер сын, после чего мулла по настоянию жены вернулся в степь и поселился у Кубека.

            Киргизы, здесь живущие, отказались иметь в своей зимовке аульную русскую школу, а вместо нее Кубек решил основать при мечети мусульманское медресе, для чего уже заготовил много лесу.

            18 июля выехал  Тургайский уезд около полуночи, после долгого и мучительного плутания  в дикой пустынной степи, наконец, нашли мы с ямщиком жилье человеческое близ станции «Аксуат», или «Кишкенекуль».

            19 июля приехал в Наурзум-Карагайский бор к лесообъезчику Крюкову, где я пробыл до 22 июня, наставляя русских вести образ жизни по заповедям Христовым; здесь же было отслужено всенощное Богослужение, часы и водосвятный молебен.

            Около полудня 22 июля приехал я на кордон Наурзум-Карагайского лесообъезчика Никифора Говорова. Здесь мне хотелось видеть русского Петра Андреевича Синицына из города Тургая, много лет уже жившего в киргизских степях. На этот раз Синицын находился от кордона в 7 верстах в одном ауле, где строил дом киргизу. По приезде своем, я тотчас же наказал с киргизами, чтобы Синицын приехал ко мне, что он немедля и сделал, оставив свои работы. Трудно было его отличить от киргиз. Отроду ему 35 лет, холост, бродит по киргизским аулам около 17 лет, занимается среди них плотничьим ремеслом и вставкою стекол. Насколько он опустился и потерял в себе образ русскоправославного человека, можно судить потому, что киргизы считают его по вере своим и дали ему имя Жумабай; под этим именем его знают все, а русского его имени никто из киргиз не знает. Дали ему это имя, говорят, в память тог, что он окончил постройку мечети мулле Хусаину Онбутею в пятницу, называемую по-киргизски «жума». Говорили мне, что около этой мечети и около муллы ее Хусаина было постоянное стечение киргиз  в прежнее время, и мулла Хусаин пользовался громадным влиянием на простых окрестных киргиз. Ныне же он оставлен начальством от должности муллы, мечеть  та запустела, киргизы к ней охладели и Хусаина Онбутея никто не навещает и «жумалык» (недельный дар в пользу муллы) ему никто не несет. Слава Богу, значит, мусульманское влияние несколько приостановлено.

            На Петра Синицына надел я крест, благословил его. После долгой беседы с ним, он умилился духом и стал просить послужить на кордоне часы и приобщить его Св.Тайн; о том же стали просить и трое из семьи Говорова. Посему пробыл я здесь до 28 июля, отправляя ежедневно всенощное Богослужение и часы, при чем после каждого служения была беседа об истинах веры Христовой. 28 июля по должном приготовлении, русские сподобились принятия Св.Тайн. радости не было конца. Петр Синицын, находясь за все эти дни безотлучно при мне, под влиянием моих бесед, весьма соболезновал за все прошлое в своей жизни, несогласное с законом Божьим.

            Наставляя и укрепляя русских, почти ежедневно здесь (в центре киргизской орды) знакомил с истинами веры Христовой и любознательных киргиз, которые были со мной  постоянном общении.

            Слух о чтениях православных книг на киргизском языке за эти годы широко распространился по степи, с разными о нем суждениями. По словам Петра Синицына, киргизы, послушав такое чтение, по возвращении учение и все русское, другие же с недоверием отзываются об этом, говоря, что эти книги вымысел, ловушка к переходу в православие.

            23 июля, рано утром, пришли ко мне два муллы из киргиз Бектыбай Тюребаев и Ташир Кударов и при них другие два простых киргиза. Почтительно поздоровавшись со мной обеими руками, поговорили о разных житейских предметах. Затем Бектыбай Тюребаев начал речь, что он простой малограмотный мулла (на самом деле он среди киргиз слывет за самого хорошего) и нарочито приехал послушать о вере христианской из православных книг на киргизском языке. Слушали чтение с большим, сосредоточенным вниманием, особенно учение с большим, сосредоточенным вниманием, особенно учение о силе крестного знамения и креста, которым мы носим на шее и об иконопочитании, чтение об этом было повторено три раза по просьбе самих слушателей…

            24 июля при отправлении часов, присутствовало два киргиза: старик Тайбек (хорошо знающий русский язык) и другой – молодой киргиз. В конце часов сказано поучение об исполнении заповеди Христовой о любви к ближним.

            Спустя некоторое время после часов Тайбек с молодым киргизом и с почетным киргизом Бершимбаем просили меня почитать им русский шаригат; исполняя их желание – долго читал «Акыл бере-тугун кнеге». Восторгам их не было конца. Когда же читал, как бедняку трудно спорить с богачами и о горькой доле бедняка, Тайбек заплакал. «Мы такого наставления не слыхали, нам так не разъясняют муллы шаригат; все это истинная правда», восклицали слушатели.

            «Плакал я, когда читал русский мулла и нравится мне моленье ваше», говорил после Тайбек Синицыну. «Так переходи в православие и молись по-нашему», сказал ему Синицын. «Я бы перешел в русскую веру, да дети у меня есть; их потом киргизы станут обижать», ответил Тайбек.

            Под вечер пришли ко мне несколько киргиз с заявление, что они круглые бедняки (такыр-кедейлер); хотя никаких сборов с них не взимают, но зато они навсегда лишены и земли, как пахотной, так и покосной, и просили, нельзя ли походатайствовать пред начальством о даровании им хотя небольших участков земли, за что они согласны платить подати.

            25 июля, при отправлении часов, во все время присутствовал помянутый выше мулла Ташир Кударов с другим простым киргизом Шокпутом. По окончании часов приехали ко мне еще два киргиза Оспан Бокпаев и Исеке Тшанов и просили почитать им о православной вере. Читал им «Акыл бере-тугун кнеге». Бесконечно эта им книга нравилась; слушая ее несколько раз прерывали чтение восторженными вопросами: «говорятся ли эти наставления русским: знают ли русское это?» Киргизы этого уезда мало видят русских и видно, что наслушались об них разных вымыслов, а потому имя «урус» (русский) произносит в речи с прибавлением эпитета «кафыр» или «мальгун». Неоднократно говорил киргизам, что их за такое непочтительное отношение к русским, своим старшим братьям, содержащим высокое учение о Боге. Господь строго накажет сели не в сей жизни, то в будущей.

            26 июля сын киргиза Бусурмана Тшанова – Искак (Исаак) обидел грубым словом почетного киргиза Бершимбая. Бусурман, услыхав, что Бершимбай придет ко мне и что мое слово действенно для него, нарочито сегодня приехал просить меня помирить Бершимбая с сыном его Искаком, что мной и сделано. Бусурман был очень рад и благодарил меня.

            27 июля приехал ко мне русский волостной писарь Александр Иванович Денисов (2-й наурзумской волости). Провел с ним в беседе порядочное время на тему, что киргизы сами просили Белого Царя принять их под свою высокую руку и как они должны дорожить всем русским. Просил его увещевать киргиз, чтобы они не позволяли себе при имени «урус» прибавлять слово «кафыр», а также просил следить за письменными видами бродящих по степи татар, а иногда и даже турок, представляя таковых при сомнительности личности, уездному начальнику. Затем поговорил с ним о христианстве по сравнению с мусульманством и выяснял ему, в каких он находится благоприятных условиях, чтобы святить имя Христово в глухой орде, так как он пользуется доверием киргиз и последние со всякими недоуменными вопросами обращаются к нему. На прощании благословил его иконой «Благовещение Божьей матери» и книгой «Краткое наставление о благочестивой жизни». По-видимому беседа благотворно повлияла на молодого еще волостного писаря.

            Великое значение в миссионерском отношении и вообще в деле проведения в среду киргиз русско-православных начал имеет волостной писарь в орде, благочестиво живущий. К сожалению, степь в этом отношении несчастна, так как за малым исключениями волостные писари не стоят на высоте призвания в киргизской степи русского православного человека.

                                                                                            Продолжение следует

1896 год №8

            С 28 июля по 12 августа продолжались мои разъезды по степи, я посещал жившие здесь русские семьи, утверждал их в истинах веры и при всяком удобном случае беседовал с киргизами о вероучении и нравоучении христианском. 12 августа в Дамбарской волости я заехал к знакомому мне Ильясу Усенову, который состоит в должности учителя    нового типа аульной школы. Давно я стремился побывать в одной из таких школ. Действительно, отрадное для русского сердца явление – русская аульная школа в орде, в простой кибитке, на кошме вокруг круглого низенького столика сидят дети киргиз и учатся, но только читают не татарские книги, а русский начальный учебник, воспринимая оттуда добрые русские понятия. Учитель киргиз Ильяс Усенов, воспитанник Оренбургской русско-киргизской учительской школы, очень симпатичный человек, женатый, имеет двух детей: старшая дочка пяти лет знает уже русские буквы и мать свою зовет не «аже», а «мама».

            Такие аульные школы отвлекут учеников от мусульманских мулл, лишат их материальных средств, получаемых за обучение, и таким образом выживут мулл, носителей ислама из киргизской степи. Так в данном ауле давно проживает мулла Мокий, старик лет 70. С открытием здесь аульной школы у муллы наполовину поубавилось учеников, и он лишился дохода от каждого ученика в количестве 10-15 рублей в год, что крайне неприятно мулле, почему он всячески старается поднять в глазах киргиз свою мусульманскую школу и унизить аульную и ее учителя. По словам самого Усенова такое недоброжелательство открыто выразил мулла Мокий у одного богатого киргиза, у которого, по случаю тяжкой болезни сына, собралось много народа, так как по обычаю киргиз, при тяжкой болезни кого-либо в семье, созывают всех родных и знакомых, приглашают муллу и закалывают жертву Богу какое-либо животное, чтобы Господь сжалился над больным и исцелил его, а в замен души больного принять бы душу животного. Подобное жертвоприношение называется у киргиз «кудай». Приехал по приглашению навестить больного и учитель Усенов. Гости уже были в сборе, среди них сидел и мулла Мокий. Как только вошел Усенов в кибитку и сел на почетное место, все киргизы один за другим стали здороваться с ним, называя его «муллой». Это ужасно возмутило Мокия: он не вытерпел и, обратившись к киргизам, стал внушать им тут же (при Усенове), что грех по шаригату называть муллой того киргиза, который учит детей русской грамоте.

            Усенов стал просить Мокия показать ему в шаригате, где сказано, будто грех учиться чужому языку. Мокий указать этого не мог. Усенов же доказал киргизам, что учиться русскому языку, или какому-либо другому не возбраняется шаригатом и что такого рода дела называются по вероучению «сунет», то есть не принадлежащими к числу запрещенных, при этом Усенов разъяснил слушателям, что они должны питать больше доверия и уважения к учителю аульной школы, как назначенному от правительства, нежели к простому киргизу, который, поучившись малое время в татарском медресе, именует уже себя муллой.

            От учителя Усенова я выехал с учеником своим Петром Телегиным; земский ямщик Караша Усенов спрашивал нас, можно ли ему восьмилетнего своего сына отдать в городскую русско-киргизскую школу, не поучив его предварительно у муллы в ауле: «мне все говорят наши муллы, будто обязательно нужно сперва обучить сына по-мусульмански у муллы, а потом уже отдавать в городе в русско-киргизскую школу, а у меня денег нет платить мулле в ауле». Караше было разъяснено, что это выдумка мулл и что он свободно может ныне же определить своего сына в городскую школу.

            Поздно вечером 13 августа я возвратился в Кустанай, где при законоучительских и учительских занятиях время приходилось проводить в кругу новокрещенных инородцев, утверждая их в истинах веры Христовой, упорядочивая их жизнь в русско-православном духе и оглашая вновь изъявивших желание креститься инородцев, каковых за 1894 год присоединено было мною через святое крещение к православной церкви, при господнем содействии, двенадцать человек, 9 мужчин и 3 женщины,  и из них 1 еврей и 6 киргиз – 3 мужчины и 3 женщины, 3 татарина и 2 башкира, а всего Господь сподобил меня просветить святым крещением с 24 мая 1892 года тридцать пять инородцев.

            За исключением редких случаев киргизы мусульмане при миссионерских разъездах слушали учение православной веры на их родном языке в простоте души с примерным вниманием. Несомненно, эти беседы и чтения уничтожали много разных предубеждений против всего русско-православного. Таковые ежегодные разъезды по заимкам и по русским семьям в аулах киргиз необходимо повторять священнику неопустительно, ибо при этом, не говоря уже о наставлениях, преподаваемых русским, является благоприятное общение с киргизами для проповедывания и им слова Божьи. Нужно продолжать это с осторожностью тихо, постепенно закладывая симпатиями киргиз, не нарушая их благодушного, доверчивого настроения.

            Мусульманские пропагандисты не дремлют, а умело в тишине делают свое дело в киргизских степях. В глухой орде началось сильное брожение: много богатых киргиз потянулось на поклонение в Мекку, чего прежде не было слышно. Особенно много туда ходило в холерный 1892 год, в живых возвратилось тогда весьма мало. В честь их ныне сложена похвальная песня, которая в рукописи ходит у киргиз из рук в руки и распевается по целым ночам их певцами под звуки домбры, воспламеняя пылкое сердце кочевника-киргиза любовью к Корану, Стамбулу и ко всему мусульманскому. Содержание этой довольно большой песни религиозного характера таково в общих чертах.

            Однажды один молодой киргиз, единственный сын у родителей, Жиланчикской волости Тургайского уезда, только что женившийся, видит во сне, будто он из одной чашки ел мясо с самим Магометом и Магомет ему сказал, чтобы он продал часть отцовского имения, оставил родителей и молодую жену и шел в Мекку на поклонение и тогда де получить вечное спасение на небесах. Проснувшись от сна, объявляет он родителям своим и жене непоколебимое намерение идти в Мекку. Те его слезно начали отговаривать: и молод де ты и только что женился, на и нас пожалей, не бросай одних на старости лет. Ничто не повлияло на твердо решившегося сына, и родители волей-неволей согласились отпустить его в Мекку. Продает он половину скота, и, собрав до 1000 рублей, отправляется в Мекку вместе с другими киргизами. Далее описывается как они около 15 марта выехали в Троицк, оттуда на почтовых в Челябинск, затем по железной дороге до Оренбурга для получения билетов от губернатора. Потом описывает их путь до Одессы, где они переменили деньги русские на турецкие, затем продолжительное время знакомятся с городом, его порядками и верованиями. Из Стамбула часть пути ехали по железной дороге и наконец, последнее расстояние до Мекки шли пешком. Восторженно описываются красоты Мекки и религиозные обряды, совершавшиеся там при Курбан-байрам. Засим идет описание обратного возвращения их из Мекки, при чем на этом пути многие из них умирали от холеры. Эти ходжи, умершие на пути, ублажаются, как получившие высшее блаженство в райских обителях. В числе умерших был и помянутый выше молодой киргиз, наследовавший высшее блаженство в раю. Возвратился домой в живых из числа отправившейся компании только один зять Иманкула, и все окрестные киргизы, собравшись около него, помолились за умерших родственников и знакомых, почитая их за счастливых людей, удостоившихся умереть во время путешествия в Мекку, за что, по верованию киргиз, непременно наследуют царство небесное.

            Эта песня ясно свидетельствует, насколько киргизы решительны под влиянием религиозных впечатлений и насколько серьезно они стали задумываться на тему о спасении своей души и горят жаждой религиозных знаний. Фанатизм мусульманский в их среду еще не проник глубоко, кроме богачей, где беспрестанно ютятся татары, а потому простые киргизы слушают с великим интересом и даже увлечением на своем природном языке чтение и беседы о православной вере.

                                                                             Священник Ф.Соколов