Зловещий 37-й

"Ленинский путь". 1991 год

            Автор данного очерка, писатель-чекист Серик Шакибаев, изучив материалы партийного архива и архивные дела органов КГБ, на примере области рассказывает, как начались массовые репрессии 1927 года, кто был их ретивым исполнителем, что думали и делали рядовые чекисты в те трудные годы.

Как это начиналось

            Тридцать седьмой… К этому году Сталин готовился давно. В 1933-м он начал чистку партии, а в 1935-м – организовал проверку партийных билетов, главной целью которой было «разоблачение проникших в партию врагов».

            В своем докладе «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников» на февральско-мартовском Пленуме 1937 года Сталин говорил: «Некоторые наши руководящие товарищи, как в центре, так и на местах, не только не сумели разглядеть настоящее лицо вредителей, диверсантов, шпионов и убийц, но оказались до того беспечными, благодушными и наивными, что нередко сами содействовали продвижению агентов иностранных государств на те или иные ответственные посты».

            Эти слова вождя всех народов были восприняты как указание к развертыванию новой кампании по выявлению врагов и шпионов.

            Партийные органы на местах остро реагировали на решения пленумов ЦК ВКП(б). Возьмем, к примеру, нашу Кустанайскую  область. На своей первой конференции, состоявшейся 20-28 февраля 1937 года, коммунисты области заслушали доклад секретаря обкома партии Саакяна. В нем он подчеркнул: «Факты, вскрытые после обмена партдокументов, говорят о том, что в результате притупления бдительности, ротозейства, благодушного отношения к врагам партии со стороны ряда партийных организаций, враги, контрреволюционеры и националисты еще кое-где замаскировывают свое гнусное лицо и продолжают свою подрывную работу. Вот потому бдительность каждого коммуниста надо поднимать все выше и выше…»

            С этого времени в Кустанае началось «вскрытие контрреволюционной организации». Вот как это было.

            На втором пленуме обкома партии слово для внеочередного сообщения предоставлено Курманалину, второму секретарю обкома. Он сообщил, что вчера бюро обкома рассмотрело поступившие материалы о члене пленума и кандидате в члены бюро обкома КП(б)К Т. Сарходжаеве, который, цитирую документ, «будучи редактором областной газеты, сознательно засорял аппарат редакции людьми, социально чуждыми нам. В редактируемой газете Сарходжаев допускал неоднократно контрреволюционные формулировки, которые, надо считать, были не случайными. Вскрытая контрреволюционная организация в Кустанае была связана с редакцией газеты. В силу этого бюро ОК КП(б) К поставило: Сарходжаева вывести из состава кандидатов в члены бюро ОК КП(б) К и поставить вопрос перед пленумом о выводе его из состава ОК КП(б) К».

            Первый секретарь обкома Кузнецов обратился к пленуму:

            - Какие есть суждения поэтому вопросу?

            В зале была гробовая тишина.

            - Суждений нет, - резюмирует Кузнецов, - приступим к голосованию.

            Пленум большинством голосов утвердил решение бюро о выводе Сарходжаева из состава пленума обкома партии. Так одним махом Сарходжаев оказался «врагом народа».

            Далее в своем докладе Кузнецов рассказал активу «о подлой, предательской деятельности троцкистско-бухаринско-рыковских агентов фашизма  в нашей стране и их пособников, контрреволюционных казахских националистов в Казахстане и в нашей области».

            Выступивший на этом пленуме инструктор ЦК КП(б)К Казахстана Игнатенко особо обратил внимание на то, что решения пленумов ЦК и указания товарища Сталина есть боевая программа действия и работы партийной организации. ЦК ВКП(б) и товарищ Сталин не раз предупреждали нас о том, что следует повысить революционную бдительность и покончить с идиотской болезнью. Повышение большевистской бдительности, умение распознавать врагов народа и беспощадно уничтожать их является качеством, необходимым сейчас, как никогда, каждому большевику.

            Казалось бы, областной комитет партии уже принял крутые меры по выявлению «врагов народа». К этому времени были арестованы Курманалин – второй секретарь обкома партии, Байдаков – председатель облисполкома, Сарходжаев – редактор областной газеты, Сагдагалиев – председатель облсуда и многие другие. Как докладывал на очередном пленуме сам Кузнецов, в области было уже разоблачено 46 вредительских групп, «врагов народа» посадили в тюрьму, сняли с работы десятки ответственных работников, многим вынесли партийные взыскания. Однако в центре еще не были довольны работой Кустанайского обкома.

            21 сентября 1937 года в «Правде» опубликована статья собственного корреспондента газеты К. Пухова «На поводу у буржуазных националистов», где обвинялось руководство республики в укрывательстве и защите от разоблачения «врагов» - некоторых казахских интеллигентов. Вслед за этим, 13 октября появилась статья в «Казахстанской правде» «О либерализме Кустанайского обкома партии», где приводятся фамилии ряда лиц, разоблачение которых, по мнению сверху, затягивается…

            Состоявшийся 15-18 октября 1937 года третий пленум Кустанайского обкома КП(б)К, рассматривая вопросы животноводства и другие, одновременно обсудил указанные статьи. В своем докладе секретарь обкома партии Кузнецов отметил, что «вредительская рука национал-фашистских мерзавцев проникла на скотные дворы, телятники, свинарники…». Называя количество и фамилии арестованных, Кузнецов признавал, что «борьба против врагов народа идет кабинетно, без широкой и глубокой агитации, без втягивания в эту борьбу всей честной общественности – партийных и непартийных большевиков. Эта ошибка допущена и нами – обкомом партии».

            Выступивший на пленуме Павлов, начальник областного управления НКВД, доложил: «На сегодняшний день можно заявить с полной уверенностью, что мы в основном разгромили национал-фашистское подполье, но на этом мы не должны успокаиваться, ибо еще есть остатки разбитых национал-фашистских организаций и не исключена возможность существования параллельных организаций».

            Секретарь Урицкого райкома партии Карюк сообщал пленуму, что им «разоблачено за последнее время 19 врагов». Секретарь облпартколлегии Мундау, перечислил фамилии руководящих работников обкома, райкомов и райисполкомов, в целом до 20 человек (в том числе и Курманалина, Илемесоа, Иванова и других), разоблаченных как врагов народа по его инициативе. Чувствовалось, что началось соревнование: кто сколько разоблачит врагов.

            Дело дошло до того, что на очередной областной партконференции, которая состоялась в июне 1938 года, было объявлено, что вчерашние руководители обкома Кузнецов, Мовсесов, Богданов, Бросалин, Сурков, Сарсенов руководители многих городских и районных партийно-советских органов (Чернов, Чистов, Никонов, Летуновский и другие), обкома комсомола и многие хозяйственные руководители оказались «врагами народа». Однако то обстоятельство, что дела на этих лиц впоследствии были прекращены, дает мне основание сказать, что врагами они никогда не были, хотя и повторяли слова Сталина об усилении борьбы с «врагами народа». Поступить иначе, идти вразрез с общей политической линией, навязанной самим Сталиным, они не могли. Являясь до поры до времени проводниками его линии, сами же оказались жертвами репрессий.

Исполнитель – НКВД

            Основным исполнителем «выкорчевывания и разоблачения врагов народа» по воле Сталина был определен НКВД. Отец всех народов подбирал, назначал народных комиссаров внутренних дел, таких, как Ягода, Ежов, Берия и опирался на них в осуществлении своих замыслов. Ставленники Сталина разрабатывали и спускали на места приказы, циркуляры, указания, одно страшнее другого.

            Сейчас уже не является секретом шифротелеграмма, подписанная Сталиным 10 января 1939 года, на имя секретарей обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий, наркомов внутренних дел, начальников управлений НКВД. «Известно, что все буржуазные разведки,- говорилось в ней, - применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников?»

            В эти годы управлением НКВД по Кустанайской области руководил И. Павлов, 1903 года рождения, уроженец города Петербурга, из семьи ремесленника. «Я с 15 лет участвовал в защите пролетарского государства на фронтах гражданской войны, - писал он в автобиографии. – В 16 лет вступил в коммунистическую партию. С 1921 года работал в органах ЧК…»

            Павлов по натуре был увлекающимся человеком. «Он мог заниматься одним участком работы или одним каким-нибудь делом в явный ущерб другим отраслям работы, даже более важным», - писал его начальник еще в 1934 году. В Кустанае Павлова застала как раз та обстановка, которая давала большой простор для увлекающегося человека.

            С конца 1936 года заместителем начальника управления НКВД по Кустанайской области работал М.Е. Тюрин, прибывший тоже из другого места.

            Время было исключительно тяжелое. Наркомат все время нажимал и требовал точного и своевременного выполнения оперативных приказов наркома Союза и директив наркомата республики по репрессиям. Были приказы НКВД СССР по перебежчикам. Затем – приказы по каждой иностранной национальности. Был приказ, предлагавший арестовать всех харбинцев. Был приказ об аресте жен осужденных и участников контрреволюционных организаций и т.п. «Вышестоящие органы нам давали разверстку», - показывал позже Тюрин. Наркомат внутренних дел Казахстана требовал от Кустанайского управления «добрать» (то есть дополнительно арестовать) еще 200 шпионов (100 немцев, 100 корейцев) к числу ранее взятых. В областном управлении стали возмущаться, открыто заявляя заместителю наркома: «Как мы можем столько арестовать, если у нас нет никаких материалов?!». Заместитель наркома хладнокровно ответил, что-де его это не касается. В другой раз Тюрина предупредил и сам нарком: Кустанай, мол, находится в республике на самом последнем месте по репрессиям.

            Такой подход к борьбе с врагами, естественно, вынуждал местные органы к незаконным операциям. Работавшие в то время сотрудники управления НКВД отмечали, что с весны 1937 года весь аппарат перешел к следственной работе. Арестованных было много. Когда сверху поинтересовались, что же показывают перебежчики, кустанайские чекисты ответили, что положительных показаний пока нет. Тогда нарком предложил «ударить по желудкам» арестованных. Павлов ввел «конвейерный» метод допроса.

         Это значит, допросы велись круглые сутки, следователи сменялись, а арестованные продолжали беспрерывно находиться на допросах. Им не давали есть, пить и спать. Мало того, к ним применялись угрозы и физические меры воздействия. «Не выдерживая «конвейера», люди решаются на все. В угоду следствию они вынуждены давать самые чудовищные, клеветнические, вымышленные показания…»- писали позже арестованные в своих жалобах в ЦК ВКП(б).

            Постепенно поле деятельности НКВД расширялось. Органы перешли к массовым арестам из числа партийно-советского актива, а также рядовых тружеников. «Одна из главных ваших ошибок, - указывала бригада ЦК КП(б) Казахстана, проверявшая работу УНКВД по Кустанайской области в 1939 году, - заключается в том, что не направили оперативный удар на социально-чуждый слой… а направили основной удар в партийные ряды и соцблизкие слои…»

            Поводом к массовым репрессиям в Кустанае из числа партийно-советского актива, как объяснил Тюрин, послужили пожары, происшедшие один за другим в Кустанайском МТМ и ряде МТС.

            Особенно печальным был пожар, случившийся в конце 1937 года в Садчиковке, где сгорела МТС вместе с тракторами. «Мы, - показывал позднее Тюрин, - установили существование в МТС диверсионной группы. Один арестованный сразу же на месте дал показания. Когда был арестован директор МТС, он показал о наличии право-троцкистской группы в облЗУ, а когда арестовали начальника зернового управления Ашерзинова, он рассказал об областном центре право-троцкистской организации…»

            Как один из руководителей областного центра право-троцкистской организации в марте 1938 года был арестован Н. Исаев, заместитель Кустанайского облисполкома. С первых же дней он был поставлен на «конвейер». По его делу были проведены аресты ряда руководящих работников, в частности М. Трофименко, бывшего начальника облЗУ; Головина, заведующего облоно; Ф. Сергеева, бывшего заведующего облкомхоза; П. Решмидта, бывшего второго секретаря Кустанайского горкома партии; П. Суркова, бывшего секретаря облпартколлегии КП(б) и других. Дело стало групповым, громким.

            Наряду с областным центром право-троцкистской организации, управлением УНКВД была «раскрыта» еще одна организация – национал-фашистская, руководителями которой считались партийно-советские кадры коренной национальности, в частности, упоминавшиеся ранее – Курманалин, Сарходжаев, секретари ряда райкомов партии, председатели райисполкомов и т.д.

            Сейчас уже доказано, что ни право-троцкистской, ни национал-фашистской организаций в Кустанайской области не было. Все арестованные и осужденные по обвинению в их участии теперь реабилитированы. Мысли о существовании таких организаций в Кустанае возникли лишь в воображении Павлова и Тюрина (кстати, оба с низшим образованием) под давлением центра. Самым страшным на мой взгляд,  было то, что эти люди даже в 1939 году, когда их преступления были раскрыты, продолжали твердить, что контрреволюционные организации в Кустанае существовали.

            Начальник отделения УНКВД Белозеров показал, что все аресты производились только по распоряжениям начальника управления, который согласовывал их с секретарем обкома КП(б)К. По указанию начальника управления чекисты составляли краткие справки на лиц, намеченных к аресту. Затем на основании этих справок обком пачками исключал коммунистов из партии. А уж потом их арестовывали.

            Бывали случаи, когда аресты производились без всякого на то основания. Работники, которым поручались проведения арестов, не имея не только материалов обвинения, а даже минимума данных на человека, вынуждены были прежде обращаться в адресный стол, чтобы узнать его имя, отчество, год и место рождения, адрес.

            Всего в 1937-1938 годах было арестовано около 20 процентов состава областной партийной организации. В отдельных районах, таких как Карабалыкский, Урицкий, процент арестованных коммунистов доходил до 50. Очевидно, не случайно, нарком внутренних дел Казахстана Реденс назвал Тюрина «кустанайским громилой», о чем последний сам рассказал оперсоставу, отметив, что «нарком удовлетворен нашей работой».

            Аресты, как правило, производились с ведома обкома, с некоторыми обвиняемыми говорил сам секретарь обкома КП(б)К. Он же входил в состав «тройки».

            В аресте невинных лиц особо отличился Жирнов, начальник Карабалыкского райотделения УНКВД. Почти весь оперсостав, показывал работник УНКВД Дворкин, был возмущен шаблонной работой Жирнова, а руководство управления поощряло его действия и даже представило его к награде. Даже сам Жирнов, который, кстати, тоже был с низшим образованием, хвалился в разговоре с коллегами: «Вот так подчистил район, скоро стрелять некого будет». Действительно, многие из арестованных, по его же докладам, были осуждены тройкой к расстрелу. И лишь 71 человек позднее освобожден из тюрем и лагерей.

            Веря в существование контрреволюционных организаций в области, Павлов и Тюрин давали установку оперсоставу добиваться от арестованных признаний о причастности к ним других партийных работников. Например, во время допроса арестованного Петрова, бывшего секретаря Пресногорьковского райкома партии, Тюрин оперуполномоченному  Примчуку дал задание скорее добиться показания на секретаря Кустанайского горкома партии Летуновского. В то время как раз подходил срок созыва городской партконференции. Тюрин торопил Примчука, заявляя: «На тебя смотрит вся Европа и скорее надо добиться показания на Летуновского, хотя никаких материалов на него не было. (Впоследствии Летуновский все-таки был арестован).

            Как правило протоколы допросов арестованных, до подачи им на подпись шли на корректировку начальникам отделений, а затем Павлову и Тюрину, которые искажали смысл до неузнаваемости. В большинстве протоколов обязательно вписывался пункт о целях и задачах право-троцкистской организации.

            Вот некоторые примеры: обвиняемый Щербаченко сказал, что его завербовал в право-троцкистскую организацию бывший секретарь обкома Кузнецов в Алма-Ате в конце сентября и начале октября 1937 года, тогда как одновременно с ним в Алма-Ате никогда не был, и в этот период Кузнецов уже получил назначение в Северо-Казахстанскую область.

            Напрашивается вопрос, удивляются осужденные, где же была прокуратура? В том-то и беда, что облпрокурор являлся автоматическим штамповщиком действий НКВД, так же, как и обком партии, по исключению коммунистов из партии как «врагов народа», даже не вызывая их на бюро.

            Соглашаясь с доводами осужденных, бригада ЦК КП(б) К, обследовавшая деятельность УНКВД по Кустанайской области, отметила, что процветанию порочного стиля следственной работы здесь способствовали бывший прокурор Харитонов, Зеленцов и их помощники, которые не выполняли своих обязанностей. Следственные дела, где хоть мало-мальские показания, пусть даже непроверенные, направлялись в спецколлегию Кустанайского облсуда. При их разборе, как установила бригада ЦК, суд не изучал материалы следствия, почти не принимал во внимание заявления обвиняемых на суде, отказывал им в ходатайстве о вызове свидетелей, приобщении документов и судил… в здании УНКВД, согласовывая в отдельных случаях сроки наказания с Тюриным.

            А дела, в которых вовсе нет никаких доказательств, как правило рассматривались «тройкой».

            «Тройка» рассматривала дела очень быстро. На ее заседаниях суть дела докладывали работники, которые  вели следствия. На слушание каждого дела отводилось всего несколько минут, за которые полностью рассказать о деле было невозможно.

            Начальник отделения УНКВД Л.Г. Халтурин показал, что вышестоящие органы давали лимит «тройке»: столько-то судить по первой категории (то есть к расстрелу) и столько-то по второй категории (то есть к разным срокам заключения). «Точные цифры лимита не помню, но они были большие, исчислялись сотнями», - заключал он.

            Иногда исполнение лимита колебалось: то получалось больше по первой категории, то не досчитывалось по второй категории. Поэтому были случаи, когда в решения «тройки» на второй день вносились изменения, то есть, переставляли осужденного по второй категории на первую или наоборот. В результате такого пересмотра 94 человека, определенные ко второй категории, были отнесены к первой и расстреляны.

            За грубейшие извращения социалистической законности, проведение массовых необоснованных арестов партийного и советского актива по непроверенным и провокационным обвинительным материалам, полученным при помощи незаконных методов следствия и учинения суда над ними по искусственно созданным делам, Тюрин и его соучастники Жирнов, Калатуров, Халтурин, Белозеров в 1938-1940 годах были арестованы. Военный трибунал войск НКВД Казахской ССР Тюрина и Жирнова приговорил к исключительной мере наказания – расстрелу, Калатурова к 10, Халтурина и Белозерова к 7 годам лишения свободы.

Рядовые чекисты

            В последние годы в периодической печати появилось множество материалов, в которых чекисты 30-х годов показывались, как палачи. Конечно, в героической истории ВЧК-КГБ те годы остались черной полосой. Вольно или невольно чекисты тех лет были исполнителями планов Сталина и его ставленников: Ягоды, Ежова, Берии.

            Тем не менее, объективности ради, следует сказать, что не все чекисты в одинаковой степени были виноваты в массовых репрессиях и извращении законности во время следствия. Многотомные уголовные дела на Павлова, Тюрина и других их соучастников свидетельствуют о том, что многие работники УНКВД проявляли недовольство незаконными действиями руководителей своего органа, высказывали протест либо самим начальникам, либо на партийных собраниях. Но вместо того, чтобы эти замечания воспринять, Павлов и Тюрин обзывали их оппортунистами, вызывали на специальные оперативные совещания, где их прорабатывали как лиц, потерявших классовое чутье.

            Так, оперуполномоченный Гумиров поднял вопрос о незаконном аресте Мусабаева, директора Кустанайского учкомбината. Просматривая его дело, Гумиров убедился, что произошла явная ошибка. По показаниям арестованных, как участник национал-фашистской организации проходил Мусабеков, а не Мусабаев, то есть совершенно другое лицо. Об этом Гумиров доложил сначала Тюрину, потом Павлову. Мало того, он рассказал о своем открытии на партийном собрании. Начальник управления указал Гумирову, что он защищает врагов народа, и предложил доложить дело на «тройке». Вскоре Гумиров доложил на «тройке» о незаконном аресте Мусабаева и предложил освободить его из-под стражи. Каково же было его удивление, когда председательствовавший Тюрин объявил, что Мусабаев приговаривается к 8-ми годам лишения свободы.

            Сотрудники знали позицию Тюрина: по его убеждению «раз арестовали человека, значит ошибок не должно быть, всех нужно судить». В данном случае он поступил так же. Гумиров пытался обжаловать действия Тюрина у начальника управления Павлова. Но тот закричал: «Молчать! Я здесь начальник. Я знаю, что здесь делается».

            Сотрудники называли Павлова не иначе, как «барчук», «тип какой-то». Все знали, что Павлов не любил критику и самокритику, культировал подхалимов. Более того, он запретил работникам ходить в партийные органы и рассказывать то, что делается в НКВД. Такую же линию вел Тюрин, особенно после того, как Павлов переехал на работу в наркомат и он стал начальником управления.

            Помощник оперуполномоченного Карабалыкского РО НКВД Нурсеитов, видя, что его начальник Жирнов фальсифицирует протоколы допросов и принуждает его делать то же самое, стал протестовать против этого. Тогда Жирнов стал ему угрожать арестом. Почему Нурсеитов не подал заявление об этом в управление НКВД и парторганы? Сам он ответил так: «Я боялся это сделать, так как Жирнов мог арестовать меня». И все же в один из приездов в Кустанай Нурсеитов пытался рассказать об этом Тюрину. «Я зашел к нему в кабинет, - показал Нурсеитов, - и начал говорить, что хочу заявить по ряду вопросов о неправильном ведении следствия Жирновым. Тюрин, не выслушав до конца, мне сказал: «У тебя есть начальник Жирнов, доложи ему, а он тогда мне обо всем доложит». Я вынужден был уйти из кабинета Тюрина ни с чем»…

            Приклеить ярлык защитника или пособника «врага народа» и таким образом заставить сотрудников работать из-за страха – было основным (но не единственным) методом у руководства управления НКВД. На всякий случай руководители держали в своих сейфах показания некоторых арестованных (добытых, вы уже знаете, каким путем) на отдельных сотрудников УНКВД, как на лиц, причастных к той или иной контрреволюционной организации. В случае бунта кого-либо из них материал был готов, он мог быть арестован как участник правотроцкистской или национал-фашистской организации.

            Такой материал, например, был на Л. Посунько, начальника Пресногорьковского РО НКВД. Арест Посунько вызвал недоумение и страх среди сотрудников УНКВД. Один из сотрудников управления Галиев прямо говорил: «Каждый из нас в то время думало своей шкуре, мы боялись попасть в националистическую организацию».

            Был арестован и секретарь Тургайского райкома партии Башаев, от которого также были получены показания на А. Арстанбекова, помощника начальника отделения УНКВД, о его якобы причастности к национал-фашистской организации в период работы в Амангельдинском районе в должности начальника РО НКВД.

            Такой материал, очевидно, нужен был Павлову и Тюрину потому, что Арстанбеков не слепо, как некоторые другие, выполнял задания руководства, а решал оперативные вопросы осторожно, вдумчиво. Ясно, что его поведение не нравилось руководству УНКВД и его при случае готовились убрать. Но не такой был Арстанбеков. Как раз он, а никто иной, став в 1939 году начальником следственной части УНКВД, прекратил все дела, возбужденные Павловым и Тюриным, и освободил из-под стражи арестованных Исаева, Летуновского, Харитонова и многих других. Знаем мы и то, что он своей честной, многолетней безупречной работой в органах впоследствии был удостоен чести стать первым генералом-чекистом из казахов и председателем Комитета государственной безопасности Казахской ССР.

            О том, как руководство УНКВД зажимало критику и преследовало за нее сотрудников, красноречиво свидетельствует факт с Внучковым, который стал выражать свое мнение в правдивости показаний ряда арестованных о существовании в области право-троцкистской организации.

            В ответ на это Тюрин обратился в отдел кадров НКВД Казахской ССР с просьбой воздержаться от представления к очередному спецзванию «капитан» в связи с поступлением на него компрометирующих материалов.

            На основании материалов, присланных Тюриным, Внучков от работы в УНКВД был отстранен. В ходе расследования он был вызван в Алма-Ату как бы для объяснения, что могло бы обернуться арестом. Но, к счастью, особоуполномоченный наркомата убедился, что в условиях извращенных методов следствия арестованные могли дать вымышленные показания. Тем и спасся Внучков. Больше он в Кустанай не возвратился, был оставлен для работы в наркомате.

            На оперативном совещании, состоявшемся в УНКВД по Кустанайской области 1-2 февраля 1939 года, по итогам проверки бригады ЦК КП(б) Казахстана, многие сотрудники выступили с критикой действий руководства управления. В частности, Борисенко, помощник начальника УНКВД, заявил: «Я не ошибусь, если скажу, что из сидящих здесь товарищей на 90 процентов сомневаются в правильности дел, но умалчивают… Я никого из сотрудников не подозреваю в чем-либо вражеском. Мы выполняли вражеские установки сверху, в этом мы виноваты…»

            Пожалуй, этим сказано все, что можно говорить о рядовых чекистах того времени.