|
"Костанайские новости". 10 июля 2014 года
«Костанайские новости»
В одном из номеров «КН» мы сообщили, что наш корреспондент получил электронное письмо от Д. К. Орлова. Даль Константинович – весьма известный человек, в свое время вел на советском ТВ «Кинопанораму», был главным редактором журнала «Советский экран», он известен как драматург и киносценарист.
И как выяснилось из письма, он – родной племянник Соломона Григорьевича Ициксона, главного редактора газеты «Сталинский путь», правопреемником которой, через несколько исторических этапов, являются «Костанайские новости». В 1945 году вместе со своей матерью Даль Орлов жил в доме дяди – главреда по улице Комсомольской в Кустанае (ныне проспект имени Абая). В ответ на письмо Далю Константиновичу было задано много вопросов – они касались и судьбы С.Г. Ициксона, и его воспоминаний о Кустанае почти 70-летней давности. Для нашего коллеги ( Д.К. – член не только Союза писателей, но и Союза журналистов РФ) эти воспоминания далеко не рядовые. Он говорит, что писал о своем кустанайском детстве и в «Московской правде». Прислал материал и нам, а мы предлагаем его читателям. – Если спросить, что из себя представлял Кустанай в годы войны, то, не вдаваясь в подробности, можно сказать коротко: далекий тыл, глухая провинция. И, тем не менее, в отличие от других прежних советских провинций, ставших позже индустриальными центрами суверенного Казахстана, ему и тогда было чем гордиться. Например, он оказался родиной сразу двоих дважды Героев Советского Союза: летчиков Ивана Павлова и Леонида Беды. Обоих довелось увидеть, когда они приезжали с фронта на побывку и, конечно же, приглашались в редакцию областной газеты с впечатляющим названием «Сталинский путь», где мой дядя, мамин брат, Соломон Григорьевич Ициксон был главным редактором.
С той же газетой связано рождение весьма заметной литературной фигуры, обретшей в бурные годы перестройки определенное значение. Имею в виду известного критика Владимира Огнева, возглавившего Международный литературный фонд, то есть то, что образовалось на развалинах Литфонда СССР. А тогда он был студентом Кустанайского педучилища и сочинял стихи, которые мой дядя помещал в газете. Сейчас Огневу 91, недавно издал очередную книгу. К достопримечательностям Кустаная я бы, кстати, причислил и собственного дядю, который при фамилии Ициксон редактировал «Сталинский путь». Определенная экзотика в этом была, согласитесь. На фронт его в корреспонденты не брали, сколько ни просился, больной организм «палить» велели в тылу. Он и палил с полной отдачей. Даже мне, малолетке, это было очевидно. Мы жили под одной крышей и ждали вестей с фронта, от отца: Константин Васильевич Орлов дошел до Берлина и не был даже ранен. И дядя, и мама, и папа умерли своей смертью – от инфаркта, рака и инсульта.
О человеческих резервах Кустаная еще добавлю, а вот о тогдашнем промышленном потенциале города сказать практически ничего не могу. То ли он был совсем незначителен, то ли младшим школьникам о нем не докладывали. Но точно помню, что было спичечное производство – лазал туда через забор. С тех пор знаю, как на всех спичках серные головки получаются одинаковыми. Еще нечто вроде завода или ТЭЦ глыбилось у дороги, ведущей к вокзалу, которым заканчивалась железнодорожная ветка Челябинск – Троицк – Кустанай. Весной 45-го втайне от домашних я, десятилетний, пробирался через непролазную грязь к вокзалу – встречать поезда: с войны возвращались оставшиеся в живых. Голову кружила шальная надежда встретить отца: а вдруг! И я его увижу!.. Даже знание того, что не он должен приехать, а мы поедем к нему, к месту нового назначения, в расчет не принималось. Вдруг! Достопримечательностью города были поляки. При незаконченном к тому времени начальном образовании разница между эвакуированными и сосланными мною, естественно, не осознавалась. Жили поляки как бы отдельно, на особинку. Женщины выглядели не по-нашему прибранными, а немногочисленные старики и начинающие подростки впечатляли приталенными пиджаками… Несколько польских семей обитали недалеко от нас в домиках, мелкими окошками прильнувших к земле. Было известно, что поляки шьют. Из оставленных отцом зеленых суконных галифе мама как-то заказала мне кителек, этакий френч – по фигуре, с подкладными плечами, с рядом пуговиц по борту. Он получился так вызывающе хорош, что я наотрез отказался появляться в нем в школе. Стеснялся роскоши. А еще в месте высылки нацменьшинств в том давнем Кустанае были корейцы. Один из них, по имени Кеша Квон, учился в моем классе, мы дружили, и был он, судя по всему, гений. Сказать, что по всем предметам он шел отличником – почти ничего не сказать. Он был и среди отличников отличник, что давалось ему без малейшей натуги. Приготовление домашних заданий занимало у него минут десять, от силы пятнадцать, он все схватывал на лету и первым в классе догадывался, случись что заковыристое из арифметики или алогичных причуд русского языка. Это был пытливый и мощный десятилетний ум. Приобретая знания, Кеша Квон не разбрасывался, действовал по системе. Заключалась она в том, что он страницу за страницей читал и запоминал первое издание Большой советской энциклопедии. В его знаниях практически не оказывалось пробелов.
Мы были неразлучны, играли в шахматы, читали одни и те же книжки (БСЭ не в счет). Их поставлял мой дядя, пользовавшийся по этой части льготами своего номенклатурного редакторского положения. Однажды, сидя на бабушкином сундуке голова к голове, мы мчались, замирая от наслаждения, сквозь только что появившийся отдельным изданием роман Вениамина Александровича Каверина «Два капитана». Причем Кеша, который и читал быстрее, после каждой страницы ждал, когда и я ее закончу. У героев «Двух капитанов», как вы помните, был девиз, а точнее, клятва, которую они дали друг другу: «Бороться и искать, найти и не сдаваться». Замечательно! В какой-то момент нам стало ясно, что клятва выражает именно то, что мы с Кешей в то время и собирались делать: именно бороться и искать, а найдя – не сдаваться! Пораженный таким совпадением, я посмотрел на друга своими глазами представителя как минимум двух национальностей, а он посмотрел на меня своими – узкими, с блестками, как и положено корейцам, в том числе репрессированным. Это был миг озарения! Вениамин Александрович указывал нам путь. Итак, мы с Кешей Квоном скрестили сияющие взоры. И тут же договорились дать друг другу клятву: бороться и искать, найти и не сдаваться. Клятву решили скрепить кровью, как каверинские Саня и Петька. Мы были детьми своего времени. А время было заквашено на нерушимых клятвах, торжественных обещаниях и повышенных обязательствах. Ничто вокруг не делалось просто так, просто по желанию, но непременно «по велению сердца», не по здравому рассуждению, а «по зову партии», не по собственной догадке, а «по гениальным предначертаниям». С детства: «как повяжешь галстук – береги его, он ведь с нашим знаменем цвета одного». Дал слово – держи. Не потому, что это – элементарное условие порядочности, а потому, что «пионер – всем ребятам пример». Клялись все! «Отец народов» клялся у гроба Ильича, отцы клялись «Ни шагу назад!», наши кумиры молодогвардейцы повторяли: «Если же я нарушу эту священную клятву, то пусть меня покарает суровая рука моих товарищей». Фильм шикарный вышел – «Клятва». Мы с Кешей были не лучше других. И не хуже. Соблазняла, как бы помягче сказать, еще и неформальность, что ли, предстоящего нашего поступка: поклясться пусть опять не своими словами, но зато по собственной воле, а также тайно, без строя и барабанов. Тут можно было бы даже разглядеть некоторое инакомыслие, манящее и пугающее одновременно. Мы не осознавали по малолетству степени ограничения нашей внешней свободы, но внутренняя в тот момент была с нами.На следующий день после школы я зашел за Кешей. Они с мамой жили в крохотной мазанке, сложенной из кизяка. Кеша закрыл очередной том энциклопедии, он меня ждал. Забыл сказать, что Кеша страдал костным туберкулезом и поэтому всегда носил под рубашкой гипсовый корсет, охватывающий его немощную грудь и поясницу. Если постучать по нему костяшкой пальца, получался сухой фанерный звук. Ни зимой, когда мы на санках, лежа на животе, головой вперед мчались с крутого берега Тобола на лед, ни летом, когда бесновались на песке и плавали, Кеша не мчался, не бесновался и не плавал. Но всегда был рядом, стоял или сидел и так как бы участвовал. Теперь, как два непокоренных партизана, мы направились туда, где кустились самосевные древесные побеги, на окраину городского сада, где всегда было ни души. Было тихо, жутковато, но в груди – светло и решительно. Там огрызком стекла принялись надрезать себе подушечки пальцев, добиваясь крови. Кеша и тут оказался способнее: у него кровь пошла сразу и обильно. Моя поначалу едва сочилась и свертывалась. На листе тетрадной бумаги мы вывели кровью: « Бороться и искать, найти и не сдаваться». И каждый подписался. Расписку сложили и закопали под деревом. …В конце пятидесятых я, начинающий спецкор газеты «Труд», оказался в командировке в Кустанае. Бродя по кабинетам Кустанайского отделения совнархоза, между делом интересовался: не обитает ли в городе Иннокентий Квон, кореец. Не верилось, что такой ум затеряется, если, конечно, выжил… В ответ пожимали плечами. Сдержали мы нашу клятву? Трудно сказать. Бороться, конечно, пришлось, искать – тоже. И мне, и, может быть, Кеше. Но удалось ли найти? Одно бесспорно: где-то в кустанайской земле, ставшей костанайской, таится моя самая наивная детская клятва. С капелькой моей крови.
Людмила ФЕФЕЛОВА.
Фото из личного архива Даля Орлова
«Костанайские новости» |
