"Господь низвергает своих ангелов"

"Кровь и стыд на каждом листе

Этой жуткой кошмарной повести"

Сегодня мы уже достаточно знаем о сталинских временах. Огонь классовой борьбы с каждым годом разгорался все сильнее. В бараках многочисленных лагерей, колониях и тюрьмах мог оказаться любой человек:

В Петрограде, в Петербурге, в Ленинграде на Неве.           

В колокольном переулке жили-были А И Б ...           

 Но прошел слушок окольный, что обратно быть беде           

И явились в колокольню трое из НКВД. 

 А забрали, Б забрали, И забрали и т. д.

            Почти восемьсот тысяч человек было приговорено к расстрелу и около 18! миллионов побывало в лагерях, что тоже не назовешь счастливой долей. Не обошло стороной и наш край. В 1936 году по статье 58 в Кустанайской области осуждено 34 человека, из них 33 крестьянина и 1 служащий. В 1937 году арестовано уже 87 человек. Репрессиям подверглись и первые секретари. За 2 года в Кустанае сменилось 5 руководителей.

            В Карабалыкском районе было сфабриковано «дело» Магнайской МТС о существовании националистической организации, созданной руководителями района. Только за два года в МТС области сменились 31 директор, 29 старших агронома, 35 старших бухгалтеров, 42 старших механиков, 133 бригадиров тракторных бригад. Все аресты связывались с происками «врагов народа».

            В октябре 1938 года в области находилось 982 семьи депортированных корейцев. Они создали в 1938-1940 годах первые овощеводческие хозяйства «Самир» и «5 декабря». В 1940 году в область прибыли 8700 поляков.

            Разные люди не по своей воле прибывали в нашу область. Но хочется рассказать о женщине, которая в силу определенных обстоятельств приехала к нам сама, и спустя некоторое время ей пришлось сделать вояж в обратном для «врагов народа» направлении – Кустанай – Москва (Лубянка).

            Об этом своем периоде жизни она напишет в своих мемуарах «Господь низвергает своих ангелов: Воспоминания 1919-1965». Эту легендарную женщину звали Айно Куусинен. Айно родилась в 1888 году в Финляндии в многодетной семье. В 21 год она вступает в социал-демократическую партию. Ее муж Отто Куусинен был одним из руководителей коммунистической партии Финляндии. В 1931 году по заданию Коминтерна Айно выезжает на нелегальную работу в США. Спустя три года по заданию начальника Управления военной разведки РККА Я.Берзлина переезжает в Японию для разведывательной работы, где встречается с Рихардом Зорге. В самом репрессивном 1937 году ее вызывают в Москву. Зорге предостерегает коллегу и выступает против возвращения, наверняка зная с какой целью Айно вызывают в белокаменную.

            После пятнадцати месяцев следствия, сопровождавшихся пытками,  приговор 8 лет ИТЛ. В 1946 году происходит освобождение с запрещением проживания в крупных городах и Айно едет в Армению. Дальше текст по ее книге воспоминаний:

«Усилившаяся в 1947 году волна репрессий захлестнула всю огромную страну. Сталин явно решил «натянуть вожжи» и в Армении. Не секрет, что недовольство командной системой и давлением Москвы все усиливалось, сопротивление армян возрастало. Прежде всего, арестовывали бывших политзаключенных. Мой сосед, вернувшись из лагеря, провел дома одну-единственную ночь и снова был арестован. Тогда я поняла: близится моя очередь. Снова впереди бесконечные скитания — оставаться у друзей нельзя, это для них опасно. (В этом я оказалась права. Вскоре после моего ареста арестовали и мою бывшую хозяйку, она провела в тюрьме восемь месяцев.)

Я попыталась скрыться в Казахстане. Там, я знала, осели многие, освободившиеся из лагерей Воркуты, те, кто, как и я, не могли выполнять тяжелую работу. Жизнь в Казахстане походила на ссылку, но зато там можно было найти работу. К тому же я думала, что там возможность ареста гораздо меньше.

Я написала моему старому другу из Карелии, он жил в Демьяновке под Кустанаем, и он пригласил меня к себе. В начале марта я поехала через Тифлис и Москву в Кустанай. (Это все равно, что ехать из Рима в Анкару через Стокгольм. Но что делать! Прямого сообщения не было.) Пятеро суток я моталась в грохоте вагонов и приехала, наконец, в Кустанай. Там стояла стужа. Выяснилось, что до Демьяновки еще полторы сотни километров, а ехать не на чем. Через два дня я получила, наконец, разрешение лететь на почтовом самолете. Полет этот я не забуду никогда! Сидишь съежившись в крохотном открытом самолетике между мешками с  почтой — а ветер! Все тибетские ветры, казалось, на нас накинулись!

Скоро стало ясно, что весь мой долгий путь напрасен. Я получила официальное разрешение поселиться в Демьяновке, но дело с работой обстояло совсем не так хорошо. Здесь бывших политзаключенных тоже не брали» на работу. Я поселилась у троих очень интеллигентных полячек, в деревянном домишке. Мы постоянно голодали, грязь и холод были нашими вечными спутниками. Вспоминая Демьяновку, я до сих пор не могу понять, как у этих людей хватало сил терпеть такие лишения. Жизнь в Казахстане была несравнима даже с убогой жизнью в воркутинских лагерях. Такой нищеты я еще не испытывала. Деньги давно кончились, и я была уверена, что дни мои сочтены.

Но судьбы советских людей неисповедимы. Ко мне пришло совершенно неожиданное «спасение»: в конце мая 1949 года меня арестовали. В Демьяновке я успела прожить «на свободе» три месяца. Среди ночи к нам пришли двое: полковник по фамилии Дмитриев и какой-то майор, велели мне идти с ними. Мы поехали через степь на машине в Кустанай. Там остановились у грязной избушки, меня втолкнули внутрь, и дверь захлопнулась.

У единственного окошка сидела молодая смуглая женщина. Мы поздоровались, она спросила, за что я арестована. Я ответила, что понятия не имею, тогда она сказала: «Значит, вы политическая». Хотя я ее ни о чем не спрашивала, она рассказала, что обвиняется в убийстве, но меня успокоила: «Не беспокойтесь, я вам ничего, не сделаю». Я сказала, что совсем ее не боюсь, и мы скоро подружились. Каждая была рада, что не одна. Она была неграмотная, и я, чтобы скоротать время, читала ей отрывки из сентиментального русского романа. Вместе мы пробыли всего несколько дней, так как полковник Дмитриев получил приказ срочно привезти меня в Москву. Зачем — он не знал, спросил только: «Вы довольны тем, как с вами здесь обращаются?»

Я ответила утвердительно, и мы поехали к вокзалу на видавшей виды машине, казалось, она вот-вот распадется на составные части. Моим конвойным была женщина, капитан' Галина Петровна. Мы поднялись в вагон третьего класса, как ни странно — чистый. Незадолго до отправления в вагон сели пятнадцать офицеров. Эти «провожатые» во время пятидневного путешествия оказались очень веселыми попутчиками. В Кустанае полковник выдал мне на дорогу сухой паек: черный хлеб, селедку и немного сахара. Забота его оказалась напрасной — на всех остановках офицеры выскакивали из вагона и покупали продукты, часть которых доставалась и мне. Они покупали для меня газеты и книги и по очереди подсаживались ко мне поговорить…»

      На этот раз после пребывания в Лубянской и Бутырской тюрьме приговор Особого Совещания при МГБ – 15 лет ИТЛ. Уже после смерти Сталина и направлении жалобы Генеральному прокурору СССР, в октябре 1955 года происходит повторное освобождение. Вернувшись в Москву, Айно отказывается встречаться и принимать помощь от своего мужа Отто. Спустя десять лет 23 февраля Айно Куусинен переезжает в Финляндию, где пишет книгу воспоминаний. Скончалась Айно в 1971 году.

                          Все перепуталось навек,                       

                         И мне не разобрать                     

                         Теперь кто зверь, кто человек,                     

                         И долго ль казни ждать.                      

                         Узнала я, как опадают лица,                       

                         Как из-под век выглядывает страх,                      

                         Как клинописи жесткие страницы                       

                         Страдание выводят на щеках.                        

                         Как локоны из пепельных и черных                     

                         Серебряными делаются вдруг,                       

                         Улыбка вянет на губах покорных,                     

                         И в сухоньком смешке дрожит испуг.